Коридор неожиданно прервался полукруглой нишей, открывшейся слева. В нише стояли журнальный столик и два бесцветных кресла. Столик был пуст. На одном из кресел сидела женщина в белом халате. Увидев Сашу, женщина поднялась и улыбнулась.
Саша остановилась и решила спросить, куда ей идти. Она заметила, что мебель сливается со стенами, теряясь в их пастельности. “Нарочно, должно быть, – подумала Саша. – Чтобы создать успокаивающую цветовую гамму. Нужно отметить”. Она не верила в непродуманность пространства.
– Здравствуйте, – сказала женщина; она была старше Саши, около пятидесяти, халат обтягивал ее, словно чужой. – Вы корреспондентка Савельева?
Женщина улыбалась. Саша тоже улыбнулась. Сегодня начиналось хорошо.
– Я – журналист, – поправила Саша. – Я ищу кабинет главврача Корнаковой. У нас назначено.
Женщина кивнула и одернула тесный халат.
– Это я, – представилась женщина, – Корнакова Римма Александровна. Мой кабинет дальше по коридору, но там нам поговорить не дадут: всегда народ толчется. Мне сказали, что вы уже прибыли, и я вышла вас встретить. Как добрались?
– Спасибо, – ответила Саша. – Александра Савельева, журналист. Вам должны были звонить.
– Да-да, – охотно согласилась Римма Александровна, – звонили-звонили. Вы не волнуйтесь. Я вас ждала. Можем здесь сесть, а можем сразу вниз пойти. На первый этаж, где у нас процедурная, столовая, комната отдыха. Вы без фотографа?
– Мы обычно сначала текст пишем, – пояснила Саша, – а потом приезжает фотограф и снимает, что нужно по тексту. Я же еще не знаю, что напишу.
Они продолжали стоять, не решаясь сесть. Саше казалось, что ниша может неожиданно закрыться – с потолка опустится железная решетка (она видела такое в кино), и они окажутся замурованными в тесном пастельном полукруге. Стены начнут сдвигаться в центр, навстречу друг другу, и соединятся, постепенно сдавив их тела в плоскую костяную-кровяную труху. Саша не любила закрытых пространств.
Полутемный коридор был надеждой на путь назад. Саша отступила в его длинный туннель и остановилась, успокоенная открывшимся с обоих концов обещанием безопасности.
Римма Александровна продолжала улыбаться, словно Саша сделала что-то веселое. Ее левый глаз вобрал в себя тусклый свет шестидесяти ватт, освещавших больничный мир, и оттого был ярче, чем правый. Она кивала, соглашаясь с еще не сказанным.
– Давайте у окна постоим, – предложила Саша. – Там записывать светлее.
Больные продолжали ходить взад-вперед по центральной дорожке, оставляя боковые пустыми. Словно не верили, что, если туда ступить, можно вернуться обратно. Саше было знакомо это чувство: неизведанному лучше остаться неизведанным.
В неиспытанном скрывался потенциал угрозы, и жить правильно – означало сохранить угрозу потенциальной, отказать ей в реализации. Оставаться на центральной аллее.
Она раскрыла приготовленную тетрадь и достала из кармана ручку. Та оказалась без колпачка. Саша пожалела, что у нее нет диктофона.
– Это наши обеспечиваемые гуляют, – пояснила Римма Александровна. – Положена прогулка после завтрака и после обеда, до пяти вечера. Если погода позволяет.
– Почему – “обеспечиваемые”? – спросила Саша.
Было неудобно записывать на весу, и она прислонила тетрадь к стеклу. Ей нравилось это место в объяснении доктора.
– Мы раньше были при Минздраве, – сказала Римма Александровна, – а потом нас перевели в Минсоцобеспечения. Так что больные у нас теперь – обеспечиваемые. Всего в учреждении содержится сто восемьдесят шесть человек, все получают лечение, уход. Посещение свободное, для родственников.
Она улыбнулась, ожидая вопросов. Саша записала количество больных и опустила ручку вниз, давая чернильной пасте стечь по прозрачному стержню к пишущему концу.
– Часто родственники приезжают? – спросила Саша.
– Не ко всем. – Римма Александровна оглянулась, словно не хотела, чтобы ее слышали. – От многих родные отказались и не навещают. Но к некоторым ездят. Одного мужчину на Новый год домой брали.
Она посмотрела, как санитары – пожилой в очках и толстый помоложе – уводят гуляющих в корпус, и добавила:
– Да им здесь хорошо. У нас уход, обеспечение. Телевизор час после обеда и два часа после ужина. Недавно приобрели видеомагнитофон и теперь будем фильмы смотреть. Вы о нас хорошо пишите, пожалуйста.
Саша кивнула. Она не собиралась давать обещаний.
Старик последний раз ударил кулаком в невидимое посреди аллеи и позволил увести себя в здание. Лес вокруг аллеи стал пустым, безлюдным и отчего-то темнее, словно люди, уйдя, унесли с собой дневной свет.
Время, чуткое к больничному расписанию, переместилось из утра в полдень. Небо над лесом свернулось краями к центру, и его разноцветные струи, создававшие зрительный объем, сферность, скатились в одномерную серую плоскость. Стало неинтересно смотреть из окна.
Саша повернулась к Римме Александровне:
– Могли бы вы рассказать нашим читателям про диагнозы содержащихся у вас больных?
– Конечно. – Римма Александровна снова обернулась, будто ожидая, что их подслушивают. – Большинство больных поступают с шизофренией и схожими полиморфными психическими расстройствами.
Она посмотрела на Сашу и решила пояснить:
– Ну, знаете, маниакальные состояния, для которых характерны отклонения в восприятии реальности. Галлюцинаторные явления, параноидный бред. Все это приводит к значительной социальной дисфункции и потере работоспособности. Трудиться они не могут, но вне острой фазы их содержание в больницах нецелесообразно, и они переводятся к нам, в Индом.
– Индом? – спросила Саша Савельева. – Что это?
– Индом – дом-интернат, так короче, – сказала Римма Александровна. – Так больные называют. Вроде как их дом.
Она подождала, пока Саша запишет объяснение, и продолжила:
– Шизофреники, безусловно, составляют большинство, но поступают и другие – с последствия ми травм, шоковыми состояниями. Несколько больных с острыми неврологическими симптомами – поражениями центральной и периферийной нервной системы, энцефалопатией.
Римма Александровна остановилась, вспоминая, не забыла ли она еще кого-то.
Саша закончила писать и тоже ждала.
Нижний этаж стал оживать голосами пришедших с прогулки. По коридору под ними начали катать что-то железное.
– Обед скоро, – пояснила Римма Александровна. – Также имеются больные с выраженным дебилизмом, олигофренией. – Она помолчала и, словно удивившись, добавила: – Раньше их больше было, но последние годы что-то не привозят. Теперь в основном шизофреники идут.
– И долго они у вас наблюдаются? – спросила Саша. – А когда вылечиваются, куда их?
Римма Александровна улыбнулась вопросу.
