Я постаралась сосредоточиться на том, что он говорил. Будучи дочерью декана Лидделла, я на лекциях никогда не оставалась незамеченной и чувствовала, что мое присутствие приветствовалось. Но могла ли я слушать лекцию, находясь рядом с Лео? Мое сердце пело от радости, когда я называла его так! Опустив голову, я посмотрела на свое платье: ничего отвратительного, ничего зеленого или фиолетового. Только небесно-синяя фестончатая тафта, собранная сзади в виде турнюра, удачно заменявшего на жесткой скамье лектория подушку.
Я искоса взглянула на Лео. Тот сидел в непринужденной позе, в простой, как у всех остальных, черной студенческой мантии, под которой скрывались отлично пошитые сюртук и брюки, а также темно-серый жилет, в кармане которого, насколько я знала, хранились золотые карманные часы с миниатюрами его сестры, принцессы Луизы, и дорогого его сердцу покойного отца. Белая рука изящно лежала поверх набалдашника простой трости черного дерева, другую он небрежно, словно поддразнивая меня, свесил с подлокотника стула, и она находилась так близко, что я могла до нее дотронуться. Казалось, принц был всецело поглощен лекцией мистера Рескина, однако давал понять о неослабевающем внимании ко мне. Об этом свидетельствовала его поза — он сидел, откинувшись назад, но немного сдвинувшись в мою сторону и склонив ко мне голову. Я чувствовала, как он дышит, легко и ритмично, слышала, как принц иногда тихо откашливается, сглатывает, двигая кадыком, и даже видела, как он моргает: аудитория была набита до отказа, и мы сидели гораздо плотнее, чем обычно.
Я решительно перевела взгляд на мистера Рескина: тот, оставив заранее заготовленные конспекты, теперь расхаживал перед слушателями.
— Английское общество постепенно разлагалось, а это привело к тому, что наша аристократия лишилась сохранявшихся за ней испокон веков привилегий, уступив их промышленникам.
— Боюсь, мне непонятно, какое отношение имеет мнение мистера Рескина о загнивании английского общества к взглядам сэра Джошуа. По-моему, эту лекцию стоило бы назвать «Бессвязные и полные самомнения рассуждения мистера Джона Рескина», — шепнула я Леопольду.
— Ставлю полкроны на то, что вы никогда не скажете ему этого в глаза. — Леопольд погладил свои аккуратные усики.
— Сэр, я возмущена! Вы заключаете пари с женщиной?
— Сами виноваты: вы меня растлеваете. До знакомства с вами я был невинным, наивным юнцом.
— Ну конечно. Ведь только женщины способны растлевать, — лукаво пробормотала я.
Мистер Рескин, откашлявшись, снова посмотрел на нас, на сей раз весьма многозначительно. Все слушатели как один заинтересованно повернули головы в нашу сторону. Подавив смешок, я потупилась, а Леопольд лишь кивнул — как и положено королевскому отпрыску — и улыбнулся мистеру Рескину. Тот в ответ поклонился и продолжил лекцию.
Наконец она закончилась, и раздались бурные аплодисменты, к которым я, однако, не присоединилась. Глядя в восторженные лица вокруг, я подумала, что, прочитай мистер Рескин слушателям алфавит, он получил бы ничуть не меньшую благодарность, а может, даже и просьбу выступить на бис.
Принц Леопольд поднялся и помог встать мне. Вслед за толпой мы прошли через заднюю дверь в вестибюль, где нас с нашими плащами ждали моя горничная и камердинер принца. Прическа у Софи сзади была смята и растрепана. Уж не прикорнула ли она, ожидая меня, подумалось мне. Придется позже сделать ей внушение.
— Мисс, — обратилась она ко мне, приседая в реверансе и протягивая зонтик, — кажется, начался дождь.
— Какая досада! — повернулась я к Лео. — Пропала наша прогулка.
— Сэр, позвольте предложить вам вернуться в Уайкенхем-Хаус. Вам требуется отдых, — твердо произнес камердинер Лео, пожилой военный, служивший еще принцу Альберту.
Лео вздохнул. Он быстро стер с лица гримасу досады, но скрыть разочарования в голосе ему не удалось.
— Должно быть, я единственный из студентов Оксфорда, кто вынужден ежедневно соблюдать тихий час.
— Вам нужно беречь силы, — утешила я его. — Вы всем нам, в том числе и моим родителям, очень дороги. Вам нельзя утомляться. Как нам быть, если вы вдруг заболеете? Не будьте эгоистичны, подумайте о других. — Я улыбнулась, пытаясь не позволить дурному настроению овладеть им.
Принц вел жизнь полуинвалида и не мог нести свой крест совершенно без жалоб. Ежедневные послания королевы, выражавшие ее мучительное беспокойство о младшем сыне, родившемся с гемофилией, лишь усугубляли дело. То обстоятельство, что ему вообще позволили учиться в Оксфорде, Леопольд считал чудом, сравнимым с религиозным. Лишь под влиянием мистера Дакворта, его бывшего преподавателя, королева согласилась выпустить сына из-под своей опеки.
Принц мне много рассказывал о своем детстве — о слугах, единственной обязанностью которых было следовать за ним повсюду, чтобы подхватить его, если он вдруг начнет падать; об одиночестве, которое он испытывал, оставаясь единственным мальчиком среди женщин: братья покинули дом, чтобы учиться и делать военную карьеру; о тяжелой атмосфере вокруг королевы, пребывавшей в постоянном трауре; о странном мире, где одежду покойного принца Альберта каждое утро выкладывали, чистили и гладили лишь затем, чтобы вечером снова убрать, — и мое сердце разрывалось от жалости. У меня в голове не укладывалось, каким образом при всем этом Леопольду удавалось радоваться жизни. Потому я считала своим долгом относиться к его маленьким капризам снисходительно.
— Я дорог вашим родителям? А вам разве нет? — улыбнулся Лео.
Завладев моей рукой, он пытался положить ее поверх своей. Я же настойчиво старалась ее высвободить, стесняясь на людях подобной вольности.
Мы вышли в вестибюль, как и подобает, на почтительном расстоянии друг от друга. Помещение было полно студентов, ищущих внимания мистера Рескина. Они расступались перед нами, образуя узенькую дорожку в толпе, и быстро и почтительно кланялись принцу.
Но он как будто ничего не замечал, только пристально, не отводя взгляда, смотрел на меня, и я была вынуждена ответить на его вопрос.
— Ну конечно же, вы мне дороги, — пробормотала я, стараясь, чтобы меня не услышали посторонние.
— Но вы так и не ответили на мой второй вопрос. — В его голубых глазах заплясали озорные искорки. Он дернул себя за мягкий золотистый ус.
— Простите?
— На тот, что я задал раньше. Вы так и не сказали: правда ли, что вы та самая Алиса из Страны чудес?
— О, принц… Лео, вы очень хорошо знаете ответ на этот вопрос. — Я нетерпеливо, возможно, даже с раздражением, вздохнула.
— Значит, это правда. Перед моим отъездом сюда Дакворт сказал, что я встречу настоящую Алису. Вы знаете, что это одна из любимых маминых книг? Она не слишком любит читать, но к вашей истории относится необыкновенно трепетно.
— Я польщена, — автоматически ответила я с вежливым равнодушием, к которому стала прибегать уже давно, когда речь заходила об этом предмете. Испытывала ли я когда-нибудь гордость, называя ту историю «моей»? Лишь раз, было это давно. Но с тех пор столько воды утекло.
