Пожалуй, так мы продержим его до утра, а там вернется тетя Света и всех разгонит… Я уже прикидывал, какие последуют выводы и дисциплинарные взыскания. Нормальный директор без десантной подготовки вообще наградил бы нас с Собакиным за победу над скелетом. От тети наград не дождешься, но, может, хоть не накажет меня за порубленные рамки…
Размечтался!.. Скелет без замаха ударил саблей Собакина, тот успел отскочить, и на дверной коробке из дубового бруса появилась зарубка. Вот это удар! Как будто не легким клинком, а топором лесоруба! А если бы попал в Собакина? Представить страшно… Да тьфу на него, морду костяную! К брату я его не подпущу, а на выход – пускай проваливает, лишь бы Собакина не убил.
Я попытался отозвать пса, но тот не слышал. Таежный охотник вошел в боевой раж. Он был одновременно везде и нигде. Вопьется в костяную ногу, рванет; в голову ему сразу летит клинок, но проваливается в пустоту, а пес уже рвет другую ногу!
Был бы скелет живым человеком, уже валялся бы, истекая кровью. А так великолепная атака превратилась в танец с саблями. Пес не успевал перегрызть кость, скелет не успевал его зарубить. Оба красиво наскакивают, финтят, уворачиваются, а результата никакого. Результат будет, когда Собакин ошибется, а ошибется он обязательно. Живой же. И я хочу, чтобы он жил и дальше.
– Назад! – заорал я, наступая на скелет с иконой. – Собакин, фу! Брось каку!
Пес отскочил, огрызнулся на мелькнувший мимо клинок и, уже не торопясь, отошел в сторону.
Тут и луна спряталась. Скелет еще дергался, но с каждым движением тормозил все заметнее… Застыл. Батарейка кончилась.
«Чего ждем?» – обернулся ко мне Гражданин Собакин и первым пошел обнюхивать противника.
Я отложил Иоанна Сочавского на пол, в дверной проем, чтобы в случае чего не пропустить к Жеке скелета. Обхватил его сзади под мышками и поволок. Косточки вихляли и постукивали, чувствовалось, что их держит один резиновый клей. Хрупкий, черт! Сломаю ведь, тетка мне голову оторвет и нипочем не поверит, что я за ним полночи гонялся по музею!
Сабля в руке скелета опасно болталась у моей ноги, подошвы с хрустом давили осколки стекол и гипса от рамок.
Вот и гроб! Поблескивает в лунном свете. Сейчас ляжем, накроемся крышкой и бай-бай!
Косточки скелета перестали болтаться у меня в руках, их опять скрепляла неведомая темная сила. Взметнулась ржавая сабля, я отскочил рыбкой, поехал по полу, полосуя ладони осколками стекла. Скелет не устоял – рухнул на спину и сразу начал подниматься. А у меня, как в прошлый раз, нога поскользнулась на стекляхе. Иоанн остался охранять дорогу к Жеке, Собакин отстал – ему с босыми лапами трудно идти среди осколков.
Повторялась моя первая схватка со скелетом. Вот и он подходит, выписывает восьмерки саблей, а я копошусь на полу, все руки изрезал. В прошлый раз я удрал в кабинет купца под защиту иконы, но сейчас Иоанн у дальней двери, не успею!
Перескочив через меня, метнулась серая молния. Гражданин Собакин целил в шею. Воин подставил клинок, принимая летящего в прыжке пса на острие. Я зажмурился. Гад, гад! Молотком буду дробить кости твои гнилые, в пыль смелю, сожгу в печи, а золу брошу в болото!
Кости застучали по полу, звякнула кольчуга, с лязгом откатился шлем… А это когти клацают, я же собачник и с закрытыми глазами слышу, что пес бодро скачет на всех четырех. Посмотрел – так и есть, все, как я представлял: скелет валяется, Собакин с подскока бьет его передними лапами в грудь, не давая подняться… Он же прямо на саблю летел брюхом! Как сумел извернуться?!
Размышлять было некогда. Я встал и пошел помогать.
Мы еще повоевали. До скелета дошло, что с двоими ему не справиться, и он рванул на прорыв через кабинет купца. Подбегал к окнам, тыкался в стекло костяными пальцами и застывал, подняв к луне безглазое лицо.
Пока воин махал саблей, он казался не глупее нас с Гражданином Собакиным. Ведь несколько раз подлавливал, чуть не убил – значит, соображает. А тут стало ясно, что в пустом черепе не больше соображения, чем в программе, написанной еще при жизни древнего кочевника. Не видел он оконного стекла – всё, программа зависла. Будет снова и снова тыкаться в пустую на вид раму.
Но дрался он будь здоров, не подпускал нас к себе.
Вернуться за иконой я не успевал – скелет раньше добрался бы до первого этажа, а там удрал бы на улицу, и гоняйся за ним по городу. Мы укротили его, набросив покрывало с Глафириной кровати. Полностью скелет не отключился, но если навалиться обоим сверху, становился вполне себе тихим. Вонял только. В паузах, когда луна пряталась, я понемногу подтаскивал его назад к гробу.
Я не чувствовал времени. Тащил, давил, иногда, если луна открывалась надолго, задремывал от усталости, лежа на вяло копошащихся костях. Гражданин Собакин так и вовсе бесстыдно храпел, проваливаясь в сон при каждом удобном случае. Но спал таежный охотник чутко. Когда скелет попытался высвободить руку, пес ответил быстрым и безжалостным укусом. Рука моментально вдернулась под покрывало. Мне даже послышалось, что скелет ойкнул, хотя этого быть не могло.
А потом прочный костяк под нами вдруг опасно затрещал и стал прогибаться. Гражданин Собакин встал и ушел.
За маленькими окнами купеческого особняка играли рассветные краски. Луна скрылась, а может, зашла на другую сторону дома. Скелет опять стал хлипким и неопасным – музейным экспонатом, костями, скрепленными резиновым клеем. Я уложил его, как было, и стал прибираться в зале.
Однако широко мы погуляли! Битых стекол и обломков рамок пришлось вынести три ведра. Потом еще долго разлетевшиеся осколки находились в самых неожиданных местах: за батареями, в люстрах и в закрытых витринах.
На первый взгляд могло показаться, что мы полмузея разгромили. А в действительности самым серьезным ущербом была сабельная зарубка на дверной коробке. Рамки обходились музею не дороже гипса, из которого их отливали тетины кружковцы. Стекла для них вырезали из крупных осколков, набранных по стройкам… В мансарде был целый ящих этих рамок с уже вставленными фотками, только прошлогодними. А так все одинаковое: скелеты в таежных могилах, старухи в национальных костюмах.
Развесив их на старые гвоздики, я огляделся и понял, что разницу заметят разве что тетя Света да экскурсовод Таня, и то не сразу.
Можно открывать музей. Где ты, тетя? Докладываю: ночь прошла без пожаров, наводнений и землетрясений! Не молодец ли я, и не вынести ли мне благодарность перед строем Жеки и Гражданина Собакина? Только сразу, пока ты не заметила зарубку и подмененные рамки.
Я вышел на улицу. Гражданин Собакин чинно сидел на крыльце в позе фарфорового песика.
– Интересно, – сказал я, – как это некоторые ходят в запертые двери? То в музей, то из музея…
Этот артист отвернулся с безразличным видом.
Я устроился у теплого мехового бока. От пса пахло таежной хвоей; чистая шерсть ласково щекотала руки, как будто над ней поработал собачий парикмахер. Хотя мыть себя с шампунем он не позволял. Только купался вместе с нами по утрам, когда тетя Света устраивала пробежку до реки.
