«Ты как умная Эльза», – отмахивался Аркадий.
Марьяна знала эту немецкую сказку. Умная Эльза все время предвидела плохое.
Колька переодевался в домашнюю одежду и усаживался за стол. Он вдохновенно жевал и глотал, а Марьяна сидела напротив и смотрела, как он жует и глотает, и буквально физически ощущала, как с каждым глотком крепнут силы, формируются эритроциты и свежая кровь бежит по чистым детским сосудам. И в ее душе расцветали розы.
После еды – прогулка. Легкие должны обогатиться кислородом и сжечь все ненужное.
Колька мог бы гулять один. Детская площадка видна из окна. Но ведь несчастья случаются в секунды. Дети жестоки, как зверята. Суют друг другу палки в глаза. Столько опасностей подстерегают маленького человека. Маньяки ходят, уводят детей, а потом объявления по телевизору: пропал мальчик, шапочка в полоску, синяя курточка.
Марьяна одевается и идет с Колькой гулять.
Он носится туда-сюда, как пылинка в солнечном луче.
Взбегает на деревянную горку и бесстрашно съезжает на прямых ногах. Сейчас споткнется и сломает ключицу.
– Ко-оля! – душераздирающе кричит Марьяна.
Но он не слушается, рискует. Детство распирает его душу и маленькое тело.
Тамара талдычит: работа, любовь…
Какая работа? Отвлекись хоть на час, и все начнет рушиться, заваливаться набок. Колька будет оставаться на продленке, есть что попало, научится матерным словам. Дом зарастет пылью, на обед готовые пельмени. И все тепло вытянет, как на сквозняке. А во имя чего?
Вырастить хорошего человека – разве это не творчество? Он будет кому-то хорошим мужем и отцом, даст счастье следующему поколению. Разве этого мало?
Колька съехал с горы и смотрит в сторону. Что-то он там видит…
– Папа! – вскрикнул Колька и стрельнул всем телом в сторону. Увидел отца.
Марьяна догадалась, что сегодня Аркадий не пошел в мастерскую. Захотел домой.
Аркадий протянул руки. Колька скакнул в эти руки как лягушонок. Обнял отца ногами и руками.
– Я дарю тебе шарф! – объявил Колька и снял с себя шарф, белея беззащитной тоненькой шеей. – Возьми!
– Спасибо! – серьезно сказал Аркадий.
Вид у него был почему-то грустный.
Марьяна смотрела на самых дорогих людей, и кожа на голове мерзла от ужаса: что с ними будет, если она умрет? Хотя с какой стати ей умирать… Просто умная Эльза бежала впереди и все посыпала серым пеплом…
Вечером смотрели «Вести» и «Время». Это были хорошие часы.
Колька спал, справившись с днем. На кухне тихо урчал красный японский холодильник. В нем лежали красивые продукты, как натюрморт у голландцев: крупные фрукты, розовое мясо. Мясо на верхней полке, ближе к холоду. Фрукты внизу. Творог и сыры посередине. Все на месте и ничего лишнего, как строфа в талантливом стихотворении.
В мире происходили разные события: Гамсахурдия сидел в подвале дома правительства и не хотел отдавать власть. Эрих Хонеккер отсиживался в чилийском посольстве и не хотел возвращаться в Германию. Буш с женой куда-то отправлялись на самолете. Жена – седая и толстая, а он – постаревший юноша. Вполне молодец.
Тамара где-то танцует с татарином и ловит его ускользающий взгляд. А температура опять ползет к нулю, и зима никак не установится.
II
Утром Марьяна забежала послушать «самое интересное».
– Он ЭТО делает, как бог на Олимпе, – таинственно сообщила Тамара.
– А у богов по-другому, чем у людей?
– У них божественно.
– А это как?
– Не объяснить. Это надо чувствовать.
– А что ты чувствуешь?
– Прежде всего – не стыдно. Для меня главный показатель – стыдно или нет. Если стыдно, значит, надо завязывать: Бог не хочет. А если не стыдно – значит, Богу угодно. Надо себя слушать. Иногда бывает так пакостно. А тут – душа расцветает… такой волшебный куст любви.
– А когда вы успели? Где? – поразилась Марьяна.
– В машине. Музыка из приемника лилась. Вальс Штрауса…
– Значит, в ритме вальса?
– Выхожу – асфальт блестит. Просто сверкает.
– Дождь прошел, – подсказала Марьяна.
– Да? – Тамара поразмыслила: – Может быть. И знаешь, что я поняла?
– Что ты поняла?
– Любовь – это и есть смысл жизни. Люди все ищут, ищут, а вот он… и другого смысла нет.
Тамара помолчала, потом призналась просто, без патетики:
– Я не могу жить без любви. Я не представляю себе, что я буду делать в старости.
«Привыкнешь», – подумала Марьяна, но вслух ничего не сказала.
– Ну, я пойду. – Марьяна поднялась.
– У тебя вечно одно и то же, – обиделась Тамара.
– А у тебя?
– А у меня всегда разное.
Любовь – как свет. И количество света каждой женщине выделено одинаковое. Но Марьяна живет при постоянном ровном освещении. А Тамара – яркими вспышками. Вспышка – темнота. Опять вспышка – опять темнота.
Днем было то же, что и всегда, но с оттенками. У Кольки в школе украли пуховую куртку. Пошли к учительнице, у нее были испуганные глаза.
– А вы не одевайте его в хорошие вещи, – посоветовала учительница. – Купите просто ватничек.
– А где я его куплю? – спросила Марьяна.
Вопрос повис в воздухе. Ничего купить было нельзя, и учительница это знала.
Вышли на улицу. Кольку сопровождал его лучший друг Гоша.
Марьяна сняла с себя куртку и надела на сына.
– А ты? – спросил Колька.
– А я так… Здесь близко.
– Моя мама тоже отдала мне свою шапку, когда у меня украли, – сказал Гоша.
Дома Марьяна полезла на антресоли и достала старое Колькино пальтецо. Он был в нем такой зашарпанный и жалкий, такой совок, что Марьяна зарыдала.
Куртки не очень жалко, это восстановимая утрата. А жалко Кольку, который ходит в ТАКУЮ школу, в ТАКОЙ стране.
Другой страны Марьяна не хотела. Но она хотела, чтобы в ее большом доме был порядок. А когда он еще будет, порядок?
Аркадий делал все, чтобы оградить семью от смутного времени, но время все равно заглядывало в их дом и кривило рожи. И никуда не денешься. Хоть и в красивой квартире, как в шкатулке, – ты погружен в толщу времени. Дышишь им. Хорошо еще, что не стреляют и пули не прошивают стены.
И температура опять ползет к нулю. И сквозь эту слякоть и неразбериху – длинные междугородные звонки. Школьная подруга Нинка Полосина приглашает на свадьбу дочери.
Как бежит время: давно ли сами были девчонками, вместе возвращались из школы. Теперь Нина – мама. Дочку замуж выдает.
