Куда должен был ударить «танковый кулак»… Сейчас об этом почти нигде не упоминается. Наверное, потому, что цель была ложной и вся операция потеряла смысл. В советских официальных документах говорилось, что мы столкнулись с вероломной тактикой и военной хитростью противника. После перестройки желторотые умники, прикормленные Госдепом, вовсю обличали недальновидное и бездарное командование… хотя что может быть бездарней и недальновидней, чем полностью развалить и разграбить то, что было построено руками моего поколения и поколения моих родителей. Ну, это я так… Брюзжу. Мне вроде как полагается.
Помню, что в последние дни марта очень похолодало, словно времена года пошли вспять, и зима засобиралась вернуться. Ночь выдалась пасмурной, связь без конца прерывалась. «Оса» шла очень тяжело, и я несколько раз едва не въехал в коварные кратеры. Из-за хронической усталости все легко раздражались, поэтому атмосфера в пункте управления держалась напряженная, но, к счастью, контролируемая.
Ночь сменило ненастное утро. Опять подул северо-восточный ветер, он гнал низкие облака и гудел в проводах и чашах радиотелескопов.
Примерно в семь тридцать к нам вошел Янсонс. Мы неодобрительно на него поглядели, мол, опять выпендриваться явился? Видишь, очкарик, – люди работают! Вот иди и ты к своему «Красному Нарыву» и работай. Ну, поглядели и отвернулись к пультам.
Янсонс сел на пол, снял очки. Мы снова уставились на него. После помешательства Шувалова мы были готовы ожидать чего угодно. Может, и у этого чердак поехал?
По бледному лицу Янсонса струились слезы. Его стиснутые губы нехотя, точно были склеены, разжались. Янсонс несколько раз с присвистом вдохнул, потом закрыл лицо двумя ладонями и что-то сказал.
Прокофьев приказал мне остановить танк. Затем повернулся к Янсонсу.
– Чего-чего? Ни хрена не разобрать!
– Нас подбили, говорю, – не убирая рук от лица, прогнусавил Янсонс.
Мы повесили носы и призадумались. Вот и все. Крышка хваленому «Красному Прорыву». Терзания Янсонса было легко понять, он всегда так переживал за машину и экипаж, стремился всюду быть первым. Мы и сами душой прикипели к своей «Осе», поэтому не посчитали слезы командира, лишившегося танка, чем-то зазорным. И все-таки как-то чересчур уж Янсонс убивался. Словно всех родных одним махом потерял вместе с машиной, – честное слово!
– Братуха, ты бы так не сиропился, – чуть растерявшись, сказал Прокофьев. – Это же война. А на любой войне бывают потери. Ты цел, люди твои целы – и слава богу! Будет тебе новый танк! Еще лучше, чем прежний…
Горобец протянул Янсонсу свой большой, словно шаль, носовой платок, и командир «Красного Прорыва» с душой высморкался. А потом ошарашил нас:
– Всех подбили… «Танковый кулак» попал в засаду…
Пока мы хлопали глазами и что-то мычали, Янсонс отрывисто заговорил:
– Это было на Южном Побережье. Мы шли через ущелье… Ущелье Янсонса… А «Хаунды» уже ждали на возвышенности. Я не знаю, уцелел ли хоть кто-нибудь. Командование пытается выяснить. Может, удастся вернуть контроль над какой-нибудь не слишком поврежденной «Осой»… В штабе приказали, чтоб мы держали языки за зубами, но вы должны знать, что произошло.
– Так… – проскрипел Прокофьев.
– Неприятель понес какие-то потери? – быстро спросил Дорогов.
– Я не знаю, – дернул плечами Янсонс. – Мы даже не успели ни разу выстрелить.
– Дурдом, – вздохнул Прокофьев и почесал ладонь о подлокотник кресла.
– Ваня, отомсти за нас! – выкрикнул Янсонс. – «Единство» – лучший экипаж! На тренировках вам специально делали каверзы, но исключительно в научных целях! Вас никто не сможет остановить!
Сказав это, Янсонс покинул пункт управления, прихватив носовой платок Горобца. Громко стукнула дверь. Горобец шумно выдохнул, словно стакан водки потянул.
– Спокойно, ребята, – проговорил, поправляя гарнитуру, командир. – Я сейчас поговорю со штабом. Покурите, будем стоять, пока не получим четких инструкций.
Штаб не отвечал. Точнее, дежурный офицер дал нам дежурный же ответ: продолжайте выполнять задание, сейчас ни с кем из руководства связаться невозможно.
Я взялся за джойстик. Рука дрожала, и «Оса» ожидаемо съехала в кратер.
– Молодец, Вася, – сказал Прокофьев. – Будем выбираться из кратера до тех пор, пока ситуация не прояснится.
– Можно еще диагностику провести, – подсказал Алиев. – Столько километров гнали на одном энтузиазме.
– Точно! – одобрил командир.
Вскоре к нам заглянул Бугаев. Он был взволнован и таинственен. Поинтересовался, все ли у нас в порядке, потом спросил – не прислать ли нам чаю? Впервые, кстати, за все то время, пока мы работали на НИП-10.
– А можно и чаю выпить, – мрачно высказался Горобец.
Бугаев покивал и удалился, скрипя начищенными сапогами. С него, собственно, были взятки гладки, его задача – обеспечивать связь, а что и как происходит на Луне – головная боль других.
Смена закончилась, мы оставили «Осу» на солнцепеке – заряжать аккумуляторы – и пошли на воздух. Никого из экипажа «Красного Прорыва» мы не встретили – мужиков забрали в штаб писать рапорты. Другие экипажи, работавшие с нами в Симферополе – «Молот справедливости», «Стальной Октябрь» и «Огненная звезда», – тоже на перекур не вышли. Наверное, и им пришлось после бессонной ночи заниматься бумагомаранием.
Неужели так все плохо?
А что происходит на других НИПах?
Унылой трусцой бежал в нужник на окраине техзоны штурман из «Стального Октября».
– Костя! А с вами-то что? – спросили мы его.
– Вы уже знаете?.. – Чужой штурман сделал загадочное лицо.
– Да, мы в курсе, что все не очень хорошо, – сказал я.
– Мы подбиты, но связь держалась до захода Луны, – сообщил, предварительно оглядевшись, штурман. – «Хаунд» к нам на три метра подошел, чтобы добить. Так мы его и шлепнули почти в упор. Ждем следующего сеанса связи, есть надежда, что мы уцелели.
– Дай-то бог, – отозвался Прокофьев. – А вообще – жарко было?
– Пыль столбом стояла, и казалось, что горы подпрыгивают. – Штурман нетерпеливо взмахнул рукой. – В общем, я сам сейчас подпрыгивать начну. Потом поговорим!
Штурман убежал.
– Идемте в буфет, – предложил я. – Отдыхать все равно никто не собирается.
– Какой тут отдых. – Горобец сердито сплюнул. – Но крепкого кофе выпить не мешало бы.
В буфете нас нашел новый приказ из штаба. Как ни странно, предписывалось делать то, что в сложившейся ситуации было для нас решительно невозможно – выспаться перед новым сеансом связи.
После буфета я пошел в «песочницу». Начал моросить холодный дождь, ветер снова пах снегом. Я же бродил по искусственным возвышенностям и чашам кратеров, и постепенно чувство невосполнимой потери захватило меня с головой. У нас отбирали Луну. Нас изгоняли.
