– Все, я побежала, – сказала она, – сейчас перепечатаю и срочно в номер пущу. Еще успеваю. Спасибо, Ольга. Отличная работа.
– А какой заголовок? – окликнула ее я.
Бабушка затормозила, посмотрела на абрикосовое дерево.
– Мне кажется, нужно что-то пафосное, громкое и не очень понятное. Например: «Мракобесие не пройдет!» Точно. Должно быть слово «мракобесие»! Тогда начальство точно забегает! – Бабушка взмахнула огрызком карандаша.
– Ну вот, считай, полдела мы сделали, – сказала я Вале, которая сидела в ступоре, ничего не поняв про мракобесие.
– Ольга, а может, не надо было? Это же позор, – прошептала та.
– Ну не больший позор, чем уже есть. Разве нет?
– Так вроде мы жалуемся на жизнь, получается. – Валя готова была броситься догонять бабушку.
– Да, вы жалуетесь. Еще как жалуетесь. Все правильно. А теперь мы напишем жалобу!
– Куда? – Она уже была не рада, что со мной связалась.
– В Министерство образования. И попросим не только восстановить Мадину на работе, но и компенсировать ей вынужденные прогулы.
– Нет, не надо жалобу! – замахала руками Валя. – Только хуже будет. Я боюсь! Да кто нас слушать будет? Да еще в министерстве! Только засмеют! Мы же из села, кто про нас знает?
– Завтра все узнают, вот увидишь. Или ты борешься, или бежишь, сверкая пятками. О себе не думаешь, подумай о дочери. А теперь собери мне все Мадинины грамоты, благодарности, характеристики и все, что есть. Диплом с отличием приложим.
– А грамоту за победу в художественной самодеятельности класть? – спросила Валя, как будто речь шла о теплых штанах или носках.
– Обязательно! Особенно за художественную самодеятельность! Что там? Первое место? На областной конкурс предлагали поехать? Да они нам в ноги будут кланяться!
– Кто они? – испугалась Валя.
– Да кто захочешь, тот и будет!
– А гармошку и костюм тоже нужно упаковать? Жалко ведь. Такие красивые.
– Нет, Валя, только документы, – улыбнулась я. – Ну, готовы к победе? Как говорит наша бабушка, точнее ее любимый Блок, «и вечный бой, покой нам только снится!».
– Оля, я не могу. Ты ведь уедешь, в Москву вернешься, а мы с Мадиночкой одни останемся. Как нам жить, если мы на село жалобу напишем?
– А если промолчим, то в следующий раз опозорят другую девушку, зная, что все сойдет с рук. Если мы сейчас рот откроем, то они подумают, прежде чем устраивать самосуд. Ты же знаешь, что Мадина ни в чем не виновата. Тогда почему она должна сидеть за забором?
На следующий день газета вышла с бабушкиной статьей под громким заголовком на первой полосе. Бабушка сбегала в типографию и принесла пачку экземпляров. Когда ее останавливали соседки, чтобы спросить, по какому поводу переполох, она выдавала им газету. Соседки ахали. Когда бабушка добежала до дома, уже все село прочло передовицу и замерло в ожидании. Мы сели в редакционный «уазик», усадили в него Мадину и поехали в город, в министерство. Бабушка надела свой парадный костюм с орденами и медалями и размахивала удостоверением главного редактора районной газеты. Люди и так расступались, но бабушке этого было мало – она всем сообщала, что сопровождает знаменитого московского адвоката, тыча в меня пальцем. Поскольку я нарядилась в свое любимое джинсовое платье выше колен, ни у кого не было сомнений в том, что я приехала из Москвы. Тут же пошли слухи, что дело находится на контроле в столице, раз уж оттуда московский адвокат приехал. Рядом шла Мадина – замотанная во все черное, бледная, еле живая. Мы ее вели под руки, и ей даже не приходилось специально изображать страдания.
Такой компанией мы зашли в кабинет республиканского министра – нас, естественно, никто не посмел остановить, и тот перепугался до полусмерти. Его можно было понять – статья в газете на первой полосе, главный редактор – фронтовичка, ветеран, в орденах и медалях, адвокат из Москвы в неприличном платье и несчастная опороченная девушка, которая вот-вот хлопнется прямо у него в кабинете в обморок.
– Комиссию! Я пришлю к вам комиссию! – закричал министр.
– Когда?! – строго спросила я, зная, что комиссия может добираться до нашего села несколько лет. А бабушка хлопнула газетой с передовицей по столу. Мадина осела на стул. – Понимаете, мы сейчас еще в прокуратуру должны заехать, – продолжала я, – там нас уже ждут. Ну, вы понимаете. Дело серьезное, вопиющее. Все-таки в наше время в образцово‑показательном селе был устроен самосуд, практически линчевание, это же уголовное преступление. А руководство села было в курсе, но не вмешалось, так что сами понимаете, какие могут быть последствия. И пострадавшая… – Я показала на Мадину. – Сами видите, что девушку оболгали, оклеветали. И как, объясните мне, гордость села, получившая первое место на конкурсе самодеятельности в городе, удостоенная призов и наград, могла совершить то, в чем ее обвиняют? И как она могла преподавать детям? Вот, посмотрите, у нас и характеристика с места работы, и рисунки детей, которые ее любят. И вот еще, красный диплом. Даже два – окончание школы и института. А теперь сами решайте, могла такая девушка, – я опять показала на Мадину, – совершить что-то непотребное? Опозорить честь, которую так берегла? Подвести педагогов, родителей, руководство?
В этот момент Мадина начала падать со стула.
– Что же вы стоите? – прикрикнула я на министра, и он кинулся к графину с водой, опрокинул стул, усадил Мадину и понял, что дело плохо. Девушка чувствительная, скромная, ни грамма косметики, бледная – сразу видно, что воспитана в традициях.
– Так что без прокуратуры не обойтись. Или вы думаете, я сюда в отпуск приехала? – добила я министра.
– Не надо в прокуратуру! – Министр поднял телефонную трубку и начал крутить диск. – Через два дня комиссия приедет. Обещаю. Ждите. Разберемся. Виновные будут наказаны. И в Москве своей скажите, что у нас нет мракобесия!
Бабушка выбрала все же правильный заголовок для статьи. У министра аж поджилки тряслись, когда мы уходили.
Мы вернулись в село. Валя ждала нас у ворот.
– И что теперь? – спросила она.
Мадина зашла в комнату, легла на кровать и уставилась в стену.
– Будем готовиться к встрече гостей, – сказала я.
– Как готовиться? – ахнула Валя.
– Стол надо накрыть королевский. Что у вас из напитков есть?
– Так арака и пиво, что же еще? А откуда ж денег взять?
– А что у тебя за ящик под кроватью стоит? – спросила я у бабушки.
– Так однополчанин мне кизлярский коньяк передал. Еще на прошлый День победы, – ответила она. – Я его не пью, вот и стоит. А что?
– Ну ты даешь! Кизлярский коньяк? Да мы так гостей встретим! Такую пыль в глаза пустим, что они ослепнут!
– А продукты на что покупать? – переживала Валя.
