– Уезжай в город. У нас тебе все равно жизни не дадут. За ворота не сможешь выйти. Женщины первые заклюют. От страха.
– За что?
– Было бы за что, вообще бы убили. Что я тебе объясняю, ты и сама все понимаешь. Не надо было в машине с мужчиной ездить. Где была твоя голова?
– Ничего не было! Мы разговаривали! – закричала Мадина.
– Ты никому ничего не докажешь. Слухи живут дольше, чем правда. Уезжай.
– Здесь мой дом, куда я поеду? К кому? – Мадина плакала. – Не выгоняйте меня. Хотите, я к врачу схожу, справку принесу, что я девушка? Что мне сделать?
– Я не знаю, что делать… Говорят, я тоже виновата – тебя на конкурс отправила. А не должна была. – Нина Теймуразовна покачала головой и ушла.
Вечером пришла с работы Валя. Села на стул и не двигалась.
– Мама, что случилось? – спросила Мадина.
– Меня хотят с работы уволить.
– За что?
– Говорят, что плохо тебя воспитывала. Недоглядела за тобой.
– Мам, ты же знаешь, что ничего не было!
– Знаю, все знаю. Только как мы жить дальше будем? Мне сказали, что Нина Теймуразовна к нам приходила. Тебя уволили?
– Да. Родители потребовали.
– Ой, дочка, как мы выдержим? И помощи попросить не у кого. Кто нас защитит? Ни родни, ни мужчин.
– Мама! Хочешь, я уеду? В город! Ты одна будешь спокойно жить!
– Не смогу я жить без тебя. Какое спокойствие, когда ты далеко? И где ты там будешь? Что люди скажут? Что-то мне нехорошо, пойду на улицу, подышу.
Валя села под старым абрикосовым деревом, единственной гордостью их крошечного участка. И вот не везет так не везет. Своей главной ветвью, на которой вызревали самые красивые и сочные плоды, дерево клонилось на наш участок, оказываясь за забором. Вот в этот момент, когда Валя села под дерево, я вышла сорвать абрикос.
– Ольга? Ты, что ли? – удивилась Валя. – Когда приехала?
– Сегодня, в отпуск, – ответила я.
За всеми волнениями и переживаниями Валя пропустила мимо ушей сплетни женщин. А уж когда я приезжала, у них рты вообще не закрывались.
– Что-то случилось у вас? – спросила я. – На тебе лица нет.
– Такое случилось, Олечка, что даже сразу и не знаю, как рассказать, – вздохнула Валя и заплакала. – А тебе мать ничего не говорила?
– Нет, только грозилась, что брюки мои разрежет. Все как всегда, – засмеялась я. – И ты же знаешь: мать за слухами не следит. А где Мадина? Как у нее дела?
И тут Валя не сдержалась. Заплакала горько, в голос, как плачут на похоронах. Ну и что мне оставалось? Только пролезть через дыру в заборе и сесть рядом. Она мне все рассказала про жениха, про то, что Мадину из школы уволили за аморальное поведение, а ее хотят из магазина выгнать, и тогда вообще жить не на что будет. И самое страшное – парни Мадину избили, за волосы волокли. Никто не заступился. И что теперь с ними будет – никому не известно. Она и уехать готова, и дом продать, лишь бы дочь руки на себя не наложила. А у нас ее довести быстро могут – до магазина дойдет, а домой не вернется.
– В магазине мне сказали, что у нас есть неделя. Собраться и уехать.
– Это еще с чего такие условия?
Валя плакала.
– Так, перестань. Я все поняла. Ты чего хочешь добиться?
– Как – чего? – ахнула Валя. Она не привыкла, чтобы женщины так разговаривали и такие вопросы задавали. Там ведь как – поохают, посокрушаются, языками поцокают, и все, по дворам сидят, как мыши, и не высовываются.
– Скажи мне конкретно, чего вы с Мадиной хотите? Наказать этих малолеток, которые ее избили? Вернуть жениха? Восстановить Мадину на работе? Начальство твое на место поставить, чтобы нервы не трепали?
– А все вместе нельзя? – Валя смотрела на меня, как на пришельца из космоса.
– Можно. То есть ты хочешь сказать, что вам нужно восстановить репутацию, правильно?
– Да. И репутацию тоже. Мадиночка может к врачу сходить, справку взять.
– Господи, ну что вы как дети беспомощные? Какая справка?
– А дети Мадиночку любят, ты не думай, – разволновалась Валя. – Мадина на конкурсе самодеятельности победила! И Нина Теймуразовна на ее стороне!
– Скажи мне, почему вы к моей матери не обратились? – все еще не понимала я. – Почему вы сидите и ничего не делаете?
– А при чем тут Мария? – не поняла Валя.
– При том, что она главный редактор газеты. А пресса у нас что? Власть. И ей плевать на то, что все вокруг говорят. Что ж вы сразу к ней не пришли? Она бы помогла!
– Да чем же она поможет? – опять зарыдала Валя. – Я у нее и так взаймы взяла, чтобы Мадиночку одеть. Спасибо ей большое, не отказала. Хорошо, что ты присылаешь. Но ведь она тоже не барствует! Каждую копейку считает. Я‑то уж знаю, в магазине работаю. Все вижу.
– При чем здесь деньги? – Тут уже я перестала понимать.
– А на что нам жить? Мы уедем, конечно. Но в городе ведь тоже нужно устраиваться. У нас даже родственников нет.
– Так вы хотите уехать или остаться?
– Ольга, я тебя не понимаю. Не мучай меня. Я и так живу, как в страшном сне. Вот не знаю – выходить мне завтра на работу или нет? Если выйду – могут прогнать, позора не оберешься, а если не выйду – за прогул вычтут из зарплаты. У нас ведь тут не Москва. Ты меня спрашиваешь, а я даже не понимаю, как тебе ответить.
И тут из дома вышла Мадина. Она шла, как сомнамбула. Пошла к воротам.
– Мадиночка, дочка, ты куда? – подскочила Валя.
– Пойду утоплюсь. Так всем легче будет, – ответила Мадина и стала дергать ручку калитки. Валя из последних сил пыталась увести дочь в дом.
– Что там у вас случилось? – Во дворе появилась бабушка.
– Ты вообще в курсе, что у тебя за забором происходит? – спросила ее я.
– А что такое? Я же по письму ездила в соседний район. Потом материал писала. Валя, что такое?
– Ну ты даешь! У тебя тут готовый материал на первую полосу, а ты не видишь!
– Какой материал? – тут же заинтересовалась бабушка, как журналист падкая на сенсации.
– В Министерство образования на стол попадет! – ответила я.
Бабушка тут же воспользовалась дырой в заборе и вытащила блокнот из кармана фартука. Она могла менять фартуки, пиджаки и платья, но в каждом кармане у нее лежали блокнот и огрызок карандаша.
– Я готова, – серьезно сказала она и принялась записывать.
Я пересказала ей историю Вали. Та только всхлипывала, поддакивала и кивала. Бабушка ойкала – то ли от радости, что материал получится хорошим, то ли от того, что все проглядела, прослушала и чуть не упустила такую историю. К тому же бабушка всегда считала, что дело журналистов – вскрывать нарывы на теле общества, привлекать общественность, призывать к ответу виновных. А уж когда речь шла о правах женщин, защите детей, заботе о ветеранах, бабушкино перо становилось мечом.
