– Да, про тебя никто не знает. Я могу на раскладушке поспать. Ольгуш, мне больше некуда идти. Домой нельзя. Да меня по дороге пристрелят.
– А ты не думаешь, что тебя и здесь пристрелят? Да еще и меня, и Машу?
– Нет, слежки не было. Точно. Я проверял. Пешком шел, в подъездах прятался.
– Ну позвони кому-нибудь. У тебя же такие связи! Что я‑то могу?
– Связи… они меня сдадут, не ойкнув…
– У тебя же были знакомые в милиции. На самом верху.
– Были, да сплыли. Никого нет. Предупредили те, от кого не ждал…
Мне стало его жаль. Среди его многочисленных приятелей не было настоящих друзей. Он оказался никому не нужен.
– Нет, здесь я тебя не оставлю, – решила я. – Давай мы тебя в деревню отправим. На Кавказ.
– Не доеду, – замахал руками Лева. – Билеты, документы… Нет, меня в тамбуре пристрелят.
– Кому ты дорогу перешел?
Лева пожал плечами.
– Киселева, придумай что-нибудь, ты же умная!
Лева у меня на кухне в пять утра стал точной копией престарелого спаниеля. И его роскошный наряд, начищенные ботинки вмиг превратились в карнавальный костюм. Ну не могла я ему отказать. Особенно после той банки икры, которую он для тебя достал. В общем, я позвонила Йосе.
* * *
Йося, Иосиф Михайлович был моим доктором. Частным. Как и все советские дети, я была прикреплена к поликлинике, но лечил меня Йося. Мама доверяла только ему. Он приезжал по первому зову, будь то мои сопли или мамина спина, поврежденная в аварии еще в молодости. Йося ставил блокаду маме, выдавал мне аскорбинку и был всегда под рукой. Причем в буквальном смысле слова – в истории с Эльзой и ее сестрой Наташей он маме очень помог. Он жил в «трех башнях» – так назывались дома рядом с дорогой. В первой башне находилась булочная, во второй – ремонт обуви, в третьей – овощной. Так что мимо трех башен ходили все жители нашего района.
* * *
– Йося, ты мне нужен, – позвонила я ему. – Да, прямо сейчас. Нет, с Машей все в порядке. Нет, не могу говорить. Приходи, пожалуйста, побыстрее.
Мама посмотрела на Леву. Тот сразу все понял и положил на стол кейс, с которым не расставался, набрал шифр и откинул крышку. Столько денег я не видела никогда. Перевязанные пачками купюры.
– Йось, пять утра, я бы тебе не звонила, если бы не что-то серьезное. Двойной, тройной гонорар. Сколько скажешь.
Врач пришел через пятнадцать минут. Я показала на Леву и попросила его спрятать. Йося, как ни странно, даже не удивился и сказал, что мог бы не спешить. Он думал, что у мамы как минимум сердечный приступ или кто-то еще умирает, лежа у нас на кухне. А спрятать – вообще не проблема. Тем более если есть деньги.
– И что ты предлагаешь? – спросила я.
– Отправим его на Соколиную Гору, – устало сказал Йося. – Я так понимаю, документов у пациента нет?
– Нет, – ответила я.
– И поступил в больницу он еще два дня назад, правильно?
– Правильно, – кивнула я.
– И все это время лежит в реанимации после тяжелой операции, так?
– Так. Йося – ты гений.
– Мне идти сегодня на сутки, а ты меня по такому пустяку разбудила, – буркнул доктор.
– А как я доеду до больницы? – спросил Лева.
– Как и положено больному. На машине «Скорой помощи». У вас ведь острый приступ был. Ольга, дай мне телефон. И в вашем кейсе не найдется мелких купюр? Боюсь, водители и санитары не дадут вам сдачи…
Йося вызвал «Скорую», сделал еще несколько звонков и попросил кофе. Он пил очень крепкий и очень сладкий кофе и говорил, что такой умею варить только я, поэтому он к нам и ходит.
– Ольга, у тебя хна есть? – очень серьезно спросил Йося, как будто речь шла о запасе бинтов, жаропонижающих средств или других лекарствах.
– Есть, – не поняла я, – и хна, и басма. А что?
– Вы что предпочитаете, хну или басму? – поинтересовался Йося у совершенно ошалевшего Левы, который ожидал оказаться где угодно, но только не в больнице для лиц без документов и алкоголиков, каковой являлась лечебница на Соколиной Горе.
– Я? Не знаю. – Лева с ужасом смотрел на Йосю, как будто от его ответа зависел вердикт.
– Тогда хна. Дольше держится и не так бросается в глаза, – поставил диагноз доктор. – И подстричься надо бы. Исключительно в гигиенических целях.
Я посадила Леву на табуретку, обмотала простыней, подстригла и покрасила своей зубной щеткой.
Левина благородная седина превратилась в задорно-рыжую шевелюру – от природы ему достались мелкие кудри, которые, как оказалось, он тщательно укладывал. Цвет, кстати, ему был к лицу, молодил, но Лева смотрел на свое отражение в зеркале с ужасом.
– Ольгуша, я на кого похож? – спросил он меня.
– На обычного среднестатистического еврея, – ответила я.
– На Льва Ландау, – хмыкнул Йося.
– Хорошо, если на Ландау, то я согласен. – Лева осторожно трогал свои короткие волосы, которые пошли задорными кудельками, как у ягненка.
– Только его надо переодеть, – решил Йося. – Я же не могу привезти его в больницу в этом костюме.
– У меня нет ничего мужского… – растерялась я.
– Ладно, – кивнул Йося и начал раздеваться. Лева чуть в обморок с табуретки не свалился. Где-то в глубине души он оставался франтом.
– Я это не смогу надеть, – выдавил он.
– Ну, как пожелаете, – пожал плечами врач и начал одеваться.
– Ладно, хорошо, я согласен. Ольгуша, ты думаешь, это необходимо? Ты уверена?
Он не капризничал, ему было страшно по-настоящему.
– Левушка, поверь, спасти тебя может только Йося. Он гениальный врач. Машу лечит.
Наверное, на Леву повлиял этот аргумент – он знал, что я бы не доверила тебя плохому врачу.
Лева переоделся в одежду доктора, а тот облачился в дорогой, хоть и измятый костюм. Долго возился с запонками, потом плюнул и просто подкатал рукава.
От переживаний Лева действительно сильно изменился внешне. Перед нами сидел совсем другой человек – больной, пожилой дядька в свитере с чужого плеча и джинсах, которые на нем висели мешком. Добавь к этому выпитый коньяк, и все – готовый городской сумасшедший, подобранный сердобольными врачами.
Йося рассовал по карманам деньги в мелких купюрах и сказал, что за своим гонораром заедет потом.
– Не волнуйтесь вы так, все сделаем в лучшем виде. Примем, оформим, положим. Только разрезать придется, – успокаивал он «больного».
– Кого разрезать? – спросил Лева.
– Вас, дорогой мой. А как же иначе? В реанимацию без операции никак нельзя. Не пускают. Ни за какие деньги. Там ведь тоже больница, а не цирк шапито. Ну вырежем, допустим, вам аппендицит. Аппендицит не выреза́ли? Ну и славненько. Да вы не переживайте! Я лично буду присутствовать, прослежу, чтобы салфетку у вас в животе не забыли. Но если нужен особо сложный случай, чтобы в реанимацию на подольше прописаться, то придется салфетку забыть, да, иначе никак.
