Родители у Максима оказались нормального продвинутого вида. Деловые такие. Спортивные. Их папа сразу двинулся вперед и сказал:
– Куда идти? Ведите.
А мой папа кивнул:
– Веду.
Рыжие братья надели на себя плавательные круги и «поплыли» следом. Очень быстро они остались позади нас, и Максим крикнул им:
– Шевелитесь, козявки!
Ласково он с ними. Максим повернулся ко мне и, будто извиняясь, сказал:
– Это я по-доброму.
– Да я поняла, – успокоила его я.
Папы ушли вперед и что-то бубнили. Было видно, что мой папа пытается не спорить, а вести, как он говорит, бесконфликтный диалог. Мамы шли молча, но в каком-то молчаливом согласии. Я думала, как здорово все разрешилось. А Марку, похоже, было неловко. На его месте мне бы тоже стало неловко, наверное…
Главное, чтобы мамы нашли общий язык. Моей маме, честно говоря, с другими представителями ее пола тяжело. Ей со мной легко. С папой легко. Но в нее когда-то проник легкий шовинизм (может быть, благодаря папе). Она говорила, что другие женщины не думают, и говорить ей с ними не о чем.
И тут максимова мама спросила у моей, достаточно осторожно:
– А чем вы по жизни занимаетесь?
И моя мама с вызовом ответила:
– Детской литературой.
Моя мама пишет для детей и знает, что другие считают это ерундовым занятием, не таким важным. И из детских писателей знают в лучшем случае Драгунского. Максимова мама сначала никак не отреагировала, а потом спросила, тоже так, очень осторожно:
– А как вам ДиКамилло?
У мамы загорелись глаза.
– ДиКамилло – это вещь, да. Но «Кролик», конечно, лучший.
– Да-да, – согласилась мама Максима. – «Кролик» – лучший. Но ведь остальное тоже на уровне! Хотя про свинку я не решилась почитать…
– О, свинка и меня пугает!
– А вы читали Ракитину?
Мама тут вообще чуть в обморок от радости не свалилась:
– Вы знаете, кто такая Ракитина?!
Ну все, прощай, море – здравствуй, детская литература. К полудню они наверняка пойдут искать книжный магазин, чтобы посмотреть, что из российской детской литературы продается здесь, и оценить состояние украинской детской литературы…
Максим тащил сумку на плече, и я шла, держась за лямку. Максиму, может быть, от этого было и тяжелее, но зато мне приятнее.
Добравшись до нас, мы отдали вещи хозяевам, забрав то, что может понадобиться нам сегодня на море. Хозяева дома поизвинялись, что пришлось нас беспокоить, а Марк виновато ковырял носком землю.
– Значит, и арбуз съел, и чердак не освободил? – строго сказал папа Марка.
А Марк засопел:
– Арбуз я еще не съел, там в холодильнике осталось…
Папа Максима заторопился:
– Надо успеть до обеда на море. В обед загорать нельзя.
Мы его как-то сразу стали слушаться, и он повел нас к берегу. Мы шли целой делегацией. Марк радостно подпрыгивал на одной ноге. Мамы беседовали о чем-то своем. Рыжие гонялись за сидящими на солнце котами.
Сначала мы перекусили, и Максим угостил меня кислородным коктейлем. Я благодарно потерлась головой о его руку, и он просто растаял. А я шла и думала: какое счастье. Всё это. Что мы просто идем. Что у нас весь день впереди… И что так, наверное, будет теперь каждый день. Отдых на море казался мне теперь бесконечным. И я была счастлива, что рядом Максим. Как здорово, оказывается, быть рядом. И, хоть от этого мне было хорошо, сердце почему-то разрывалось на куски. Не могло вынести, что все так здорово.
И я вырвала свою руку из руки Максима и побежала вперед. Он бросился за мной, крикнув:
– Эй, Динка, ты куда?!
А мне надо было к морю.
Потому что эти два дня моря я будто бы не замечала. Сначала меня похитил Марк, потом появился Максим, и море осталось на втором плане, почти незамеченным.
Я подбежала к морю, скинула у берега вещи и прыгнула в воду. Нырнула и поплыла у дна, будто заново здороваясь с морем. Прости меня, море. Прости, что искала людей и почти не замечала тебя. И – спасибо за подарки. Ведь и Марк, и Максим – это все ты, ты…
Морская прохлада смыла все мои тревоги. Вынырнув, я увидела рядом с собой Максима.
– Ненормальная, – возмутился он.
– Надо было освежиться, – отфыркиваясь, сказала я. – Я сегодня умыться забыла.
– Ты еще зубы почисть, – засмеялся Максим.
– Не-е-е, – протянула я, и мы поплыли к берегу – встречать у моря две наши семьи.
Первыми неслись рыжие, уже успевшие напялить на себя спасательные круги.
– С дороги! – кричали они хором. – Я кому сказал!!!
Максим развел руками:
– Стерео…
Я толкнула его в бок:
– Скажешь тоже!
Максим отшатнулся и засмеялся:
– Ай, не щекотись!
– Так ты боишься щекотки! – обрадовалась я и принялась щекотать ему ребра.
Максим снова забежал в воду, ища в море спасения. И море сегодня было добрым. Я села у воды так, чтобы легкие волны дотягивались до моих пяток, и смотрела на Максима, как он хочет вернуться ко мне из воды и боится этого.
Рядом со мной присел Марк. Я проверила, не боится ли Марк щекотки. Он оказался бесстрашным.
– Неинтересно с вами, – пошутила я.
А Марк сказал:
– Нет, Динка, с нами интересно.
И это была правда.
В этот день произошло еще столько всего – и обед в продуваемой морским ветром кафешке, и вечернее море… Но больше всего в тот день мне запомнился чердак.
Когда мы вернулись с моря, было уже совсем темно. По привычке я взглянула на дом, где жили поляки. Они сидели под освещенным навесом, как всегда пили вино и разглядывали карту. Кажется, они ни разу не были на море за все время приезда. А теперь разглядывали карту. Значит, время уезжать. Рано или поздно для всех настает такое время…
А мы полезли наверх. На чердаке были расстелены матрасы, приготовлено постельное белье. Мы взглянули на это, и спать сразу расхотелось. Уснули только Рыжие – сразу, хором. А мы…
Марк зажег свечи.
– Не бойтесь, я тут ничего не сожгу, я часто так делаю. Они защитные.
Потом Марк засуетился и притащил снизу громадный термос.
– Там какао, – сказал он. – Я маму попросил, она сделала. Без пенок, не бойтесь…
Сегодня Марк был главным, и он то и дело боялся, что мы чего-то испугаемся. А потом он еще раз сбегал вниз и притащил пакет.
