– Да, я помню, – кивнул я. Тогда табличка поработала какое-то время, а потом перестала.
А потом мы почему-то замолчали. И молча пили чай, и вздыхали, и смотрели в окно, все по очереди: то я, то Фет, то Инь. Нам было о чем поговорить, но заканчивался режим «Деятельная активность», мы с Фетом скучнели, и Инь скучнел вместе с нами.
– Ну, мы пойдем, – вдруг засобирался Фет. – Мы зайдем еще.
– Ага, – робко сказал Инька. – Заходите, я буду ждать.
– Нам для тебя трех кю не жалко, – добавил Фет, стоя у порога.
– Я уберу кнопку, честно…
– Да ладно, – успокоил его я. – Не убирай. Мы привыкли.
Светило солнце. Таял вчерашний снег, бежал ручейками по дорогам. Трава под тающим снегом показывалась вялая, будто поломанная, испуганная. Полдня весны. Потом снова будет лето. А у нас не стало леса. Мы с Фетом понуро склонили головы и не смотрели друг на друга.
– Я к тебе забегу, – пообещал я, когда подошел мой автобус.
– Ага, – только и сказал Фет.
И начались дни без леса. На следующий день я не пошел в школу. Просто не хотелось. И в прыгалку не пошел. Тянулся день голубого цвета – он мне всегда почему-то казался чище остальных. Я валялся в кровати, переворачиваясь с боку на бок, укладываясь то на живот, то на спину. Сидел на подоконнике и стучал ногтем в стекло. Напротив нашего дома висело табло: «Лес всё еще закрыт», а ниже – время обновления. Буквы горели красным. Такие табло появились ночью – наверное, они стояли по всему городу, потому что были видны дальше по улице. И кто это придумал? Без этих объявлений ведь проще. Можно было бы съездить к ближним воротам, проверить – а значит, хоть чем-то заняться.
Мама с папой время от времени приходили и щупали мне лоб. Папа посмотрел на меня внимательно и сказал:
– Давай-ка ты действительно посидишь дома несколько дней. А потом три дня выходных. Отдохнешь.
Я пожал плечами.
– Минус три кю за каждый прогул.
– Не обеднеешь, – сурово сказал папа.
Отдохнуть так отдохнуть. Я не против.
Мама звала есть, но мне не хотелось. Поэтому она вроде бы незаметно приносила всякие фрукты-овощи, нарезанные кусочками, как бы невзначай ставила их рядом со мной, и я, будем считать, сам не замечал, как их ел.
В середине дня в дверь позвонили. Мама с папой долго не открывали, и я поплелся открывать сам.
На пороге стоял Лис. На нем была голубая матросская форма с якорями, светло-голубые сандалики и гольфы. Рыжие волосы искрились на солнце. Лис смотрел на меня сурово, но, казалось, был мне рад. За ним стояла вся его воробьиная бригада.
– Лес закрыт, – зачем-то сказал я Лису.
– Нужен мне ваш лес! – возмутился Лис. – У тебя в комнате клад.
– Прямо у меня? – удивился я.
Лис покачал головой, что я такой непонятливый, и они с бригадой, даже не разуваясь, направились в мою комнату. Я пошел за ними. А там мама как раз принесла огромную тарелищу, полную нарезанных фруктов и овощей (раз я их стал есть, то она уж постаралась).
– О! – зачирикали воробьи, тыча пальцами в гипертарелку. – Клад!
– Э-э-э… – только и успел промямлить я, но мальчишки уже выносили свой (то есть мой) клад из дома.
Лис благодарно кивнул и скрылся за входной дверью.
– А хороший клад! – слышалось с улицы.
Я улыбнулся, подглядывая за ними в окно. Лишь только мама потом, зайдя ко мне в комнату, обеспокоенно спросила:
– А где?
– Вместе с тарелкой, – довольно сказал я, поглаживая себя по животу.
Мама ничего не сказала. Наверное, она подумала, что это какой-то режим. Ну, там, «Перевариваю все», например. Очень полезный режим, если съешь что-нибудь не то.
Но я сегодня совсем не использовал режимы. А только поглядывал на табло, которое продолжало говорить, что лес закрыт. Время обновления постоянно менялось. И еще – я думал о многом и о многих. О маме с папой думал. Я о них вообще-то думаю нечасто, а тут вдруг подумалось. О Фете и его маме. О его маме я думал часто, и теперь кстати пришлось. О Лисе думал – о том, какой он рыжий и сообразительный. О его воробьях. О разном Иньке. О Марийке…
На следующий день папа взял меня с собой в космос. Я не хотел лететь, мне ужасно не нравилась эта затея. Но папа протащил меня мимо поста, буркнув, что это с ним. Никто не обратил внимания, как будто я каждый день тут ходил. Никто не спросил, кто я, откуда и зачем. А мне хотелось, чтобы меня схватили за руку, сказали:
– Ты же раньше не летал! Куда тебе! Иди отсюда. Ты не наш. Ты лесной.
Но, когда впереди безграничный космос, всем, видимо, плевать, их ты или не их.
Вообще-то я мало что понял в этом их космосе. Ну, загрузились мы с папой в огромный корабль, я пристегнулся. Вроде взлетели, даже какие-то космические картинки мелькали перед экраном. Потом добрались до какого-то темного астероида и зависли над ним. Папа блаженно откинулся на спинку кресла.
– И что мы делаем? – спросил я его.
– Копаем руду, – довольно сказал папа. – Получится не меньше двух кю, а там – как повезет.
– А если руда закончится?
Папа пожал плечами:
– Полетим к другому астероиду.
Я поморщился:
– Какой-то это не настоящий космос, по-моему. Мне кажется, что мы на земле, и просто перед экраном картинки крутят.
Папа обиделся и не разговаривал со мной до самого дома. А потом разговаривал только отрывочно. Ну там, иди мой руки, иди мой ноги, иди мой голову, иди мойся весь. А когда мы шли домой, я только и делал, что рассматривал табло с сообщениями о лесе – они действительно стояли по всему городу. Наверное, из-за этого папе было обидно вдвойне.
Вечером я сходил в клуб любителей оранжевого (ох уж мне этот оранжевый!). Все любители были в синем с головы до ног. Когда любишь какой-то цвет, не выделяйся из толпы – так гласят кодексы любителей цветов. Большинство посетителей все-таки выделялось. Многие, чувствуя серьезность собраний, одевались в костюмы. Синие ботинки, штаны, пиджак, рубашка, галстук… У девчонок – синие заколки в волосах, штук по сто.
Я сел подальше, вяло послушал доклады. Потом, как всегда, говорили о том, что надо бороться за увеличение оранжевых дней. Это везде так говорят. Что надо устранить все остальные дни, оставить только оранжевый.
Потом обычно начинают выступать оппоненты. Они говорят о том, что, увеличив оранжевые дни, в оранжевом придется ходить тем людям, которые этот цвет не любят. И тогда оранжеволюбов будут недолюбливать. Другие говорили, напротив, что никто не узнает, почему количество оранжевых дней увеличилось, и всё будет нормально. Начался горячий спор, и я медленно, лениво поднял руку. Все посмотрели на меня. Я поднялся с места.
