По этой, кстати, причине Мэтью и взял ее себе в соседки, зная, что никакие двусмысленности ему не грозят. К тому же Эйприл была умницей, фантазеркой, умела пошутить и повеселиться. Хотя характер у нее был не из лучших, в выражениях она не стеснялась и порой впадала в страшный гнев по пустякам. Однако как никто умела ладить с малышкой Эмили, а это было для Мэтью дороже всего на свете.
Эйприл исчезла за дверью, и Мэтью перевел взгляд на другую сторону улицы. Мамочка с двумя малышами украшали сад перед домом, готовясь к Рождеству. Да, действительно, до Нового года осталось немногим больше недели, и при мысли об этом он снова почувствовал острую тревожную боль. Близилась годовщина смерти Кейт: ужасный день 24 декабря, превративший в 2010 году его жизнь в тоску и мучение.
Три первых месяца после катастрофы Мэтью чувствовал только неутолимую боль. Она не отпускала его ни на секунду. Опустошала. Мучила. Разверстая рана. Впившийся вампир, высасывающий жизнь. Пытаясь избавиться от пытки, он готов был на самые радикальные средства: подходил к окну, готовясь выпрыгнуть, искал крюк, куда привяжет веревку, хватался за таблетки, собираясь выпить смертельный коктейль, приставлял дуло к виску. Останавливала мысль о маленькой Эмили: с ней-то что будет без него? Он не имел права отнимать отца у своей дочери, не имел права уродовать ей жизнь.
Бурное горе первых месяцев сменилось унылым туннелем тоски. Жизнь замерла, остановилась, завязла в безнадежности, которой не виделось ни конца ни края. Мэтью не сопротивлялся, он покорно терпел свою беду, наглухо закрывшись от жизни. Потеря была невосполнимой. Будущего не существовало.
По совету Эйприл он все же совершил невероятное усилие и записался в группу поддержки. Сходил на одно занятие, попытался найти слова, чтобы выразить свое горе и разделить его с другими, но больше ходить туда не стал. Чем могли помочь ему дежурные фразы сочувствия и чужие житейские уроки? Он предпочел свое одиночество и бродил по нему, словно призрак, ничего не желая, ничего не ожидая. Отсутствуя.
Но прошло какое-то время, и ему стало казаться… Не то чтобы он ожил. Нет. Ему показалось, что боль понемногу отпускает его. Просыпаться было по-прежнему невмоготу, но в Гарварде, во время лекций или на совещаниях преподавателей по профориентации, в которых он теперь участвовал без прежней активности, ему вдруг становилось как будто немного легче.
Он не стал таким, каким был, но словно бы мало-помалу смирялся со своим новым состоянием, с головой уходя в философию, которую преподавал студентам. Фатализм стоиков и бесстрастие буддистов помогали ему терпеть жизнь такой, какая она есть: изменчивой, заведомо лишенной стабильности, постоянно эволюционирующей. В ней ничего не стояло на месте. А счастье? Хрупкое, как стекло, оно было всего лишь кратковременным жизненным опытом…
Теперь, дорожа мелочами, он вновь начинал ощущать, что у жизни есть вкус. Прогулка в солнечный день с Эмили, футбольный матч со студентами, удачная шутка Эйприл. Из этих малостей он строил плотину, которая не позволяла бы разливаться горю, не подпускала бы его, удерживала на расстоянии.
Но плотина оказывалась непрочной. Боль подтачивала ее, прорывалась, хватала за горло. Достаточно было пустяка, чтобы горе вновь разнуздывалось, бушевало, топило в воспоминаниях. На улице женщина обдала ароматом духов Кейт… Мелькнул плащ того лее фасона… По радио передавали песенку, которую они любили слушать, когда были так счастливы… Фотография, случайно найденная в книге…
В последние дни ему снова стало намного хуже. Приближение ужасной годовщины и радостные предновогодние хлопоты — все было связано с Кейт, все о ней напоминало.
Уже не раз он просыпался посреди ночи с бьющимся сердцем, мокрый от пота, мучимый одним и тем же воспоминанием: кошмаром последних минут Кейт. Мэтью сразу же примчался в больницу, когда туда с места аварии доставили Кейт. Но ее коллеги (а она была врачом) ничего не могли сделать, чтобы вернуть ее к жизни. Он встретился со смертью лицом к лицу. Смерть отобрала у него женщину, которую он любил. Им с Кейт было отпущено всего четыре года счастья, но какого!.. Полного совершенного взаимопонимания! За четыре года люди только намечают тот пять, который пройдут вместе. Их путь оборвался. Но встреча была уникальной, такое не повторяется. Стоило Мэтью подумать об этом, и он снова впадал в отчаяние.
Слезы выступили у Мэтью на глазах, когда он заметил, что крепко сжимает обручальное кольцо, которое по-прежнему носил на безымянном пальце. Сердце у него колотилось, как сумасшедшее, пот выступил на лбу. Он опустил стекло, нащупал в кармане джинсов успокоительное и положил таблетку под язык. Лекарство медленно таяло, химия действовала. Пройдет несколько минут, и сердцебиение выровняется. Мэтью прикрыл глаза, помассировал веки, сделал глубокий вдох. Чтобы окончательно успокоиться, ему нужна была сигарета. Он вышел из машины, запер дверь, сделал несколько шагов по тротуару, закурил и глубоко затянулся табачным дымом.
Горечь никотина мягко обволокла горло. Сердце забилось ровнее, и он сразу почувствовал себя гораздо лучше. Прикрыв глаза, подставив лицо осеннему ветерку, Мэтью наслаждался сигаретой. Отличная погода. Сквозь ветви светило солнышко. И до чего тепло! Даже подозрительно! Несколько минут Мэтью так и стоял неподвижно, не открывая глаз, наслаждаясь покоем. Потом открыл глаза и увидел, что в конце улицы возле одного из коттеджей собралась небольшая толпа. Он двинулся туда, ему стало любопытно, что там такое. Коттедж, типичный для Новой Англии: двухэтажный дом, обшитый досками, с высокой, будто на кафедральном соборе, крышей и множеством окон.
Перед домом на лужайке хозяева устроили что-то вроде распродажи. Этакое «опустошение чердака», какие нередко устраивают в этих краях, где люди меняют свои жилища не меньше пятнадцати раз за жизнь.
Мэтью смешался с толпой зевак, что сгрудились на лужайке. Распродажей руководил мужчина примерно его лет, лысый, в квадратных очках, с нахмуренными бровями и бегающими глазами. В черном с головы до ног, он держался очень прямо и чем-то напоминал квакера. Рядом с ним сидел песочного цвета шарпей и грыз игрушечную кость из латекса.
Школьные занятия только-только кончились, так что время для распродажи было выбрано самое подходящее: на лужайку мигом налетела желающая погулять ребятня. Да и вещи, которые продавались, были соответствующими: деревянные рамочки, сумка для клюшек для игры в гольф, бита и перчатки для бейсбола, старая гитара Гибсон… К ограде прислонился велосипед ВМХ, традиционный новогодний подарок начала 80-х, рядом с ним роликовые коньки и скейтборд. Мэтью побродил между столиков, рассеянно взглянул на навал игрушек, которые сразу напомнили ему детство: йо-йо с деревянными светлыми дисками, кубики-рубики, детские книжки вроде «Гиппопотама-жадины», летающая тарелка, «Эрудит», гигантский плюшевый пришелец из космоса, фигурки персонажей из «Звездных войн»… Цены бросовые. Владелец и впрямь хотел избавиться от всего, что тут было, и как можно скорее.
Мэтью направился к выходу, собираясь покинуть развал, но тут его взгляд упал на пятнадцатидюймовый MacBook Pro. Не самая последняя версия этой модели, скорее всего, предыдущая или даже чуть раньше.
