Истер показывал пальцем на каждую рыбу, выскакивавшую из реки, а она — на летучих мышей, мелькавших в пурпурном небе. Она уже привыкла коротать время с молчуном и обнаружила, что, если наблюдать наступление ночи без эмоций и необходимости что-то говорить, в твоей душе наступает небывалый покой.
В таком состоянии покоя она и заметила вдалеке лодку.
Сначала до нее донесся звук хорошо отлаженного мотора, работавшего без всяких усилий. Это было примечательно само по себе, ведь знакомые ей плавсредства делились на две категории: бесшумные (каноэ/плоты/связки бревен) и со скрежетом в моторе.
Она вскочила на ноги, держа в руке четыре письма — одно к матери, одно к Карен и два для мистера Фокса.
Лодка быстро приближалась — маленькая круглая точка света.
Такая быстрая лодка наверняка направлялась в Манаус, и странно, что она двигалась в противоположную сторону.
Марине хотелось ее остановить.
Истер, самый сообразительный, вскочил и выхватил из костра две ветки — Марине и себе. Они зашли по колено в воду, размахивая над головой горящими ветками. Марина кричала, тонко и пронзительно — она даже не подозревала, что способна издавать такие звуки, и надеялась, что крик «Стойте!» будет понятен на любом языке.
Слышали ее на борту лодки или нет, но лакаши услыхали и примчались через джунгли быстрее всякой лодки. Они похватали из костров горящие ветки и подняли оглушительный рев, их собственный шибболет — и все ради того, чтобы Марина могла отправить свои письма.
Благодаря лакаши их берег озарился огнями, и лодка, почти поравнявшаяся с ними, замедлила ход, хотя и не собиралась останавливаться.
Тогда Марина заорала во всю мочь:
— Стойте!
Вокруг все затихло, лакаши онемели от силы Марининого голоса.
Даже лягушки и насекомые задержали на миг дыхание.
Она и сама удивилась и в тишине крикнула опять: «Стойте!» И лодка, проплывавшая мимо них, остановилась, развернулась и медленно подплыла к пристани. Ее прожектор медленно обводил толпу на берегу.
— Correspondencia! — крикнула Марина. Вечерами, помимо Диккенса, она читала португальский словарь. — Obrigado, obrigado.
Она вышла из воды и побежала по доскам пристани — письма в одной руке, горящая ветка в другой. Свет прожектора скользнул по ней, потом вернулся и ударил ей прямо в лицо. Она застыла на бегу и загородила локтем глаза.
— Марина? — спросил чей-то голос.
— Да? — отозвалась она.
Почему ей не показалось странным, что кто-то зовет ее по имени?!
Всему виной был прожектор; она не понимала, что происходит.
— Марина! — В голосе зазвучала радость.
Сначала она не узнала этот голос, потом узнала. И в ту же секунду услышала:
— Я Милтон!
Счастью Марины не было предела.
Милтон — ее защита. Милтон всегда знает, как все исправить!
Из всех притоков Амазонки он нашел тот, что нужен.
Она бросила ветку в воду и издала радостный крик, который превратился в имя — «Милтон!».
За ее криком раздался еще один, звонкий и очень женственный.
Барбара Бовендер перепрыгнула через борт лодки и бросилась в ее объятья. На ней было изумительно элегантное платье цвета хаки с множеством карманов.
Милтон привез на лодке Барбару Бовендер!
Огонь всех факелов лакаши заискрился в ее длинных волосах, взъерошенных ветром. Марина обняла подругу за изящную талию, и та что-то прошептала ей на ухо, слишком тихо, чтобы ее можно было расслышать за криками лакаши.
От нее пахло лимонным цветом…
— Как вы сюда попали? — удивилась Марина.
Под этим одним вопросом она подразумевала несколько: как вы нашли нас, зачем приехали, надолго ли и возьмете меня с собой, когда уедете?
Истер прыгал по пристани с детским восторгом и бросился в объятья Барбары, уткнувшись лицом в ее волосы.
Марина почувствовала легкий укол — ревности, что ли?
Это неправильно. И вообще, все было замечательно и непонятно.
Лакаши продолжали петь, и дым от всех костров слепил глаза не меньше, чем прожектор на лодке.
Марина перелезла через борт лодки, чтобы обнять Милтона. Она была босая, платье разорвано слева по шву, волосы аккуратно расчесаны и заплетены, потому что она долго сидела на берегу. Она протянула руки к Милтону, он взял их в ладони и повернул Марину в сторону кормы, чтобы она увидела, что на лодке есть еще один человек. Он сидел в тени, и Марина подумала, что это Джеки.
Нет, не похож.
— Марина, — сказал мистер Фокс.
Всего одно слово, ее имя — и внезапно она растерялась.
Может ли она его обнять? Поцеловать?
При свете огней она заметила, что у всех трех приехавших одинаковое выражение лица — усталость, возможно, ужас.
Несомненно, такое же выражение было и на ее лице в ту первую ночь, когда она приплыла на лодке и увидела лакаши с их кострами и горящими факелами.
Теперь на берег пришли из лаборатории и другие доктора, услышав шум.
Может ли она поцеловать мистера Фокса на глазах у доктора Свенсон?
Или Барбары Бовендер?
Она ни разу не говорила им, что мистер Фокс — близкий ей человек.
— Вот, я написала вам, — сказала она и показала письма, как бы оправдываясь.
На мистере Фоксе была белая хлопковая рубашка, как у Милтона. Наверное, он прилетел в Манаус в шерстяном костюме, и Милтон тоже привез его среди ночи к Родриго, чтобы купить более подходящую одежду?
— Я ловила лодку, чтобы отправить письма.
Он взял письма. Взял ее за руку.
— Я не получал никаких писем, — сказал он. — Я ничего не слышал о тебе. Я не знал, что с тобой. Ты поранилась?
Его голос был хриплым. Он постарел за это время.
Состарила его и усталость от плавания на лодке.
Долго он уже в Бразилии? Долго ему пришлось уламывать Бовендеров?
— У меня все нормально, — ответила Марина.
— У тебя пятна крови по всему платью.
Марина посмотрела на перед платья — действительно кровь. Но она не могла даже припомнить, чья это кровь и почему не удалось ее отстирать…
Лакаши уже лезли на борт, смеялись, хлопали мистера Фокса по плечам и спине. Тот сначала поморщился, потом поднял руку, как бы защищаясь.
Марина оттащила его подальше.
Тогда они стали хлопать Милтона и Барбару Бовендер, демонстрируя своеобразную и агрессивную манеру приветствия.
Две женщины уже запустили руки в золотые волосы Барбары; она пыталась вырваться. Кто-то из лакаши поднял над головой чемодан, но Марина подскочила и отобрала его.
