— А мужчины-лакаши болеют малярией? — спросила Марина.
Томас утвердительно кивнул:
— Когда матери перестают кормить ребенка грудью, малярией болеют не только мальчики-лакаши, как и в других аналогичных племенах, но и девочки — до начала первых менструальных циклов, когда они начинают жевать кору.
— Значит, у них нет прививки. Дерево и мотылек действуют как профилактика, наподобие хинина.
Доктор Буди протестующе взмахнула рукой:
— Профилактика происходит во время кормления грудью, а прививка — при поедании коры! Вот только вопрос: почему все племя не грызет кору с детства?! Впрочем, много детей умирает от малярии. Если бы все выживали, численность лакаши увеличилась бы во много раз.
— Откуда вы знаете? — удивилась Марина.
У нее шла кругом голова.
Они убедили кого-то из мужчин есть кору?
Как они проверяли детей?
— Вы могли бы уговорить некоторых женщин, чтобы они перестали есть кору?
Она снова перевела взгляд на деревья.
Теперь она увидела в их кронах, высоко, на фоне неба, тяжелые грозди розовых цветов…
— Нам известно несколько случаев, когда женщины были не способны забеременеть и через какое-то время переставали ходить к мартинам, — ответила Нэнси. — Но поскольку они до этого ели кору, прививка действовала.
— Мы в основном экспериментируем на себе, — сообщил Томас.
— С чем?
— С москитами, — помолчав, сообщила доктор Буди.
— Так над каким препаратом вы работаете? — спросила Марина.
Пурпурный мартинет полетал возле нее, уселся на ее локоть, дважды сложил и раскрыл крылышки и полетел дальше.
— Тут все очень переплетено, — ответил Томас. — Работая над одним препаратом, мы узнаем многое из того, что требуется для создания другого. Их невозможно разделить.
Нэнси Сатурн была ботаником. Она могла работать в обеих группах.
А вот доктор Буди, Томас и Ален Сатурн, кажется, занимались малярией.
— Значит, одна лишь доктор Свенсон работает над препаратом?
— Ну, это основной ее проект, — ответил Томас. — Но мы считаем, что решение одного вопроса — это ответ и на другой.
— Нам еще нужно многое понять, это точно, — сказала Нэнси. — Вы попробуйте кору — и посмотрите сами! Вероятно, вы не задержитесь здесь настолько, чтобы участвовать в испытаниях, но хотя бы начните. Ведь число не-лакаши, которые грызут кору мартинов, очень невелико.
— Это редкая удача, — добавила доктор Буди, потянулась к дереву и откусила еще немного коры.
Что там говорил ей Андерс?
«Представь себе на минутку, что ты клинический фармаколог и работаешь в крупной компании, создающей новые препараты. Что кто-то предлагает тебе эквивалент „Утерянного горизонта“ для яичников американок».
Марина закрыла глаза, прижала язык книзу и открыла рот.
Оказывается, все не так легко.
Все равно, что доить корову — кажется просто, когда доит кто-то другой.
Секрет вроде бы в наклоне головы; не надо подходить к дереву прямо.
А кора мягкая, податливая…
У Марины во рту оказалось немного жидкой массы, похожей по вкусу на фенхель и розмарин, с легким перечным оттенком — вероятно, от выделений пурпурного мартинета.
Совсем неплохо, да и не могло быть иначе.
Многие поколения женщин-лакаши и горстка ученых не стали бы жевать невкусную древесную кору!..
Интересно, как до этого додумалась самая первая женщина?
Как это сделал тот, самый первый мотылек, который прежде ел что-то другое?
Марина прижалась к коре сильнее; что-то кольнуло в ее верхнюю десну, но она не испугалась.
Ей не семьдесят три года. Она совсем не старая.
Много женщин рожают в ее возрасте и без этой коры.
Как бы равнодушно она ни относилась к продолжению рода, к научному эксперименту у нее было совсем другое отношение.
Сейчас ей захотелось, чтобы у нее в руке оказался сотовый телефон со спутниковой связью. Она немедленно позвонила бы мистеру Фоксу и рассказала о новых перспективах.
Доктор Буди похлопала ее по плечу:
— Для первого раза достаточно. Иначе это отразится на кишечнике.
Нэнси дала ей ватный тампон, запечатанный в пробирке:
— Потом возьмите мазок и просто оставьте пробирку на моем столе.
Марина пощупала свои губы и кивнула.
— Андерс тоже приходил сюда? Пробовал кору?
Ее собеседники переглянулись, и Марине почудилась краткая вспышка неловкости.
— Его интересовала наша работа, — ответил Томас. — С самого начала. Он приходил сюда с нами, пока мог.
— Я хочу посмотреть на место, где он похоронен, — заявила Марина, надеясь, что это где-то здесь, среди мартинов. Прежде она не спрашивала про его могилу — не была уверена, что выдержит это зрелище и сознание того, что Андерс лег в эту землю навеки. Но ей было бы легче думать о его могиле, если бы она находилась в таком чудесном месте.
Тогда она написала бы Карен, как тут светло и красиво.
— Ах, — сказала Нэнси, ковыряя землю носком теннисной тапки.
— Мы не знаем, — сказал Томас.
— А кто знает? Доктор Свенсон?
Затянувшееся молчание нарушила доктор Буди. Она была не из тех, кто перекладывает на других тяжелые вопросы:
— Лакаши хоронят умерших во время ритуала. Они забирают покойника, берут с собой раппы. Для них это сакральная церемония.
— Но ведь Андерс — не лакаши, — возразила Марина. Она представила себе, как его положили на импровизированные носилки и унесли в те самые, ненавистные ему, джунгли. Гулливер умирает, и его уволакивают лилипуты. — Тут есть разница, огромная разница.
Она сказала это, а сама подумала, что разницы нет: он умер, и все.
— Они очень уважали Андерса, — сказал Томас, похлопав ее по плечу. — Они наверняка оказали ему все почести.
— В ту неделю непрестанно лил дождь, — сказала доктор Буди. — Было очень жарко. Лакаши не стали бы хоронить его там, где просили мы, а мы сами не могли его похоронить.
— И вы просто отказались от него, — она ясно увидела Карен — как она медленно садится на кухонный пол, обнимает собаку. Карен почувствовала это даже тогда, хотя никогда не видела этого места. — Но доктор Свенсон сообщила в своем письме, что он похоронен по христианской традиции. Я плохо знаю, ходил ли он в церковь, но сомневаюсь, что он хотел быть похоронен в джунглях кучкой туземцев, поедающих грибы.
— Она так написала, чтобы вас утешить, — сказала доктор Буди.
