— Никто не пытался забрать его назад? Может, им нужен этот мальчик? — Марина взглянула на Истера, но он даже не удостоил взглядом маленькую речку. Беноит показывал ему картинку. Истер держал штурвал одной рукой.
— Племена похожи на страны, — сказал Ален Сатурн. — У каждого племени свой национальный характер. Такие, как жинта, — канадцы. Другие, наподобие хуммокка, — Северная Корея. У нас нет прямого контакта с ними, поэтому мало информации, а та, которой мы располагаем, заставляет держаться от них подальше.
— Доктор Свенсон их видела, — сказала Марина. — Она рассказывала мне о них, когда мы плыли из Манауса.
— Это все, что она могла сообщить, — проговорил Ален. — Что она видела их и что они ее напугали. Уже сама мысль о том, что кто-то мог напугать Энник, не добавляет оптимизма в отношении этого племени.
— Они каннибалы, — добавила Нэнси.
— Они были каннибалами, — возразил Ален. — Вернее, они съедали во время ритуалов немного человечины, но регулярно ею не питались. За последние пятьдесят лет об этом не было сообщений.
Они уже миновали прореху в джунглях.
Марина оглянулась — и не смогла ее разглядеть в темно-зеленой стене.
— Нет сообщений за последние пятьдесят лет? Но это вовсе не означает, что кто-то регулярно наблюдает за этим племенем.
— Они стреляли в торговцев отравленными стрелами, — сказала Нэнси. — Либо они плохие стрелки, либо просто отпугивали чужаков. Если Истер и принадлежал когда-то к племени хуммокка, никто не собирается отправлять его туда.
Торговый пост напомнил Марине скорее Флориду, чем Канаду.
Из экоотеля приплыли с гидом около дюжины туристов. Дети-жинта, в юбках из травы и с пучками травы на запястьях, вихляли худенькими бедрами под гулкий ритм барабанов. В барабан били толстые мужики среднего возраста с обнаженными торсами — вероятно, их отцы. Их носы и щеки были покрыты полосами, казалось, нарисованными красной губной помадой. Барабанщики мотали головой из стороны в сторону, словно подростки из наспех сколоченной рок-группы где-нибудь в гараже на окраине Чикаго. Впрочем, барабанщики они были хорошие, но их дети — еще лучше. Их было около двадцати — от крошечных до подростков, чуть старше Истера. Они выделывали ногами замысловатые па, прыгали на одной ноге по большому кругу, издавая воинственные крики. Туристы фотографировали их мобильными телефонами. Девочка лет десяти-двенадцати с красным цветком гибискуса за ухом вышла вперед и исполнила сольный танец. На ее шее лежал боа-констриктор, он свисал с ее рук и мерно покачивался. Все невольно вспомнили, что боа из перьев имитировало такую змею. Потом матери танцоров быстро расстелили на земле платки и выложили маленькие разбрызгиватели, крошечных белых цапель из дерева и браслеты из красных семян. Белые женщины стали тут же торговаться, пытаясь купить браслет и бусы по цене одного браслета. Одна из женщин вручила мужу фотоаппарат и встала около Марины.
— Сними меня с ней, — сказала она. — Эта туземка вдвое выше остальных.
Марина, в платье лакаши, обняла туристку за талию так, чтобы на снимке получился и ее собственный красный браслет.
Истер подошел к высокому барабану и приложил ладони к его бокам. Через минуту он уловил ритм ударов и стал ритмично качать головой. Вышел мальчик с трехпалым ленивцем и посадил его на шею туристке; животное сонно повернуло голову и, казалось, улыбнулось. Ленивец пользовался большим успехом у туристов и вытеснил Марину из конкурентного поля.
Появилась массивная женщина в грязной майке и отрезанных ниже колена джинсах; в руках она держала увесистую капибару; держала словно ребенка, животом кверху, вероятно, считая, что получится забавный снимок с этим крупным грызуном. Но капибара стала сопротивляться, укусила ее и, визжа от страха, бросилась в кусты. Тут из хижины вышли два очень старых индейца в огромных головных уборах из перьев, потрясая «посохом дождя». Танцующие дети выстроились за ними в цепочку. Старший из индейцев, беззубый, остановился перед Мариной, взял ее за руку и осторожно потянул к себе.
— Вы должны танцевать, — сказала Нэнси.
— Я не умею, — растерялась Марина.
— У вас нет выбора.
Марина поглядела на толпу, на индейцев и прочла на каждом лице одно и то же: нет выбора.
И она взяла руку старейшины, которую он держал теперь над головой, на уровне Марининой щеки, и вместе они стали передвигаться по кругу медленными прыжками. Мужчины били в барабаны, туристы щелкали телефонами, дети шли следом с танцами, змеей и ленивцем.
Марина танцевала с людьми, у которых была темная кожа, а белые люди смотрели на них.
Она никогда не собиралась развлекать туристов.
Какой-то ребенок отдал ей ленивца. Она взяла его, повесила на шею и продолжала танцевать, ощущая кожей мягкую, теплую шерстку. Если бы у нее был выбор, она бы предпочла не возвращаться на веранду возле кладовой, не лежать под москитной сеткой, читая «Крошку Доррит».
Она знала, что танцевать с туземцами менее оскорбительно, менее вульгарно, чем просто стоять и таращиться на них.
Доллары сложили в плетеную корзину — подношение богам.
Письма отдали гиду.
Тот сказал, что на следующий день будет в Манаусе и сам их отправит.
Беноит поговорил с ним и получил убедительный урок о важности английского и немецкого.
Нужно еще учиться говорить и по-испански!
А португальский — не более чем основа.
На обратном пути Марина и Сатурны уделили особое внимание Беноиту. Они разглядывали всех птиц и обезьян, которых он им показывал, а когда он находил в книге соответствующую иллюстрацию, учили его правильно произносить слова по-английски — spotbilled toucanet («пестроклювая селенидера»), Ален захватил бинокль и показывал Беноиту, как им пользоваться.
Вероятно, туристы заразили их: теперь они тоже вели себя как туристы. С любопытством смотрели на воду, листву, небо и почти не глядели друг на друга. Рассматривали розовых дельфинов и разных птиц.
Лодка несколько раз сворачивала в мелкие протоки, потому что Беноит показывал на них Истеру, и тот охотно направлял туда лодку.
Марина и Сатурны выжгли свой запас эмоций и теперь ощущали покой или, возможно, усталость.
На обратном пути им не встретилась ни одна живая душа; казалось, огромный мир принадлежал только им.
По левому борту им попалась плавучая лужайка зеленого латука. Беноит похлопал Истера по руке, и мальчишка повернул лодку прямо на нее.
Сквозь птичьи крики раздался нежный хруст и потрескивание, словно лодка плыла в декабре по прихваченному первым ледком пруду.
Марина смотрела за борт и видела, как под понтонами латук лишь приминается, а потом почти целым всплывает за кормой.
От проплывшей лодки не оставалось и следа.
