Ален Сатурн внимательно выслушал жену и обдумал ее критические слова. Стряхнул с шевелюры какое-то насекомое, напоминающее длинноногого кузнечика.
— Ты по-своему права, — согласился он. — Но я рассказывал историю моей жизни, историю о том, как я сначала равнялся на отца, потом — на моего профессора, который был для меня кумиром. Я не умаляю роль своего отца. Это был большой труженик: кормил нас, дал нам возможность получить хорошее образование. Но если я вижу ролевой моделью доктора Раппа, то это мой осознанный выбор.
Нэнси выждала немного, потом пожала плечами. Казалось, такое признание дается ей с трудом:
— Я понимаю.
— Но я услышал твои слова. И я ценю их.
«Интересно, — подумала Марина, — они всегда так разговаривают, все годы их жизни в браке?»
Ее собственная семейная жизнь была короткой и давней, но она не могла представить себе, чтобы она и Джош Сью, двадцатилетние студенты, обменивались такими фразами.
— Ты сказала, что тебя не устраивают две вещи, — напомнил жене Ален Сатурн.
— Еще Энник Свенсон.
— Речь сейчас не о ней.
— Без нее немыслим всякий рассказ о докторе Раппе. Твоя история примечательна и тем, что ты рассказываешь, и тем, что оставляешь за скобками.
— Я оставляю за скобками личные моменты в его жизни. Они не имеют отношения к науке и не касаются меня самого.
— Вы только послушайте его! — воскликнула вторая доктор Сатурн и повернулась к Марине: — Что это такое?
Она снова повернулась к мужу:
— Это касается тебя на сто процентов. Когда человек, ставший ролевой моделью, берет с собой любовницу во все экспедиции, где участвует дюжина мальчишек, и ты — один из тех мальчишек, то это тебя касается. И потом ты приходил к своему кумиру домой и обедал с ним и его женой.
— Доктор Свенсон была его любовницей? — переспросила Марина.
От этих слов у нее остался кисловатый привкус во рту.
Какое ужасное и какое неправильное слово!
Любовница — это женщина, которая ждет любовника в номере отеля.
— Именно это я имел в виду, говоря о личном аспекте, — язвительно заявил Ален.
— Миссис Рапп живет в Кембридже, у нее три дочери. Ей девяносто два года. Мы посылали ей к Рождеству грейпфруты. Я не говорю, что у людей не бывает увлечений, даже у очень приличных людей. Мы тоже, к счастью, попали в эту категорию. Но мы не должны рассказывать историю жизни человека и выбрасывать из нее то, что нам не подходит, а оставлять только устраивающие нас факты. Он был великим ученым, кто спорит, он обладал мощной харизмой, но при этом изменял направо и налево двум женщинам. Признаться, меня это раздражает. Человек, которого ты считаешь примером для себя, был всю жизнь бабником.
— Когда это началось? — спросила Марина.
— Мы имеем право препарировать чужую жизнь. Мы постоянно это делаем.
На висках Алена Сатурна вздулись вены.
— Пикассо гасил сигареты о своих подружек, но мы не ценим меньше из-за этого его картины! Вагнер был законченным фашистом, а я могу напеть тебе увертюру к опере «Валькирия».
— Я не знаю Пикассо и не знаю Вагнера!
— И не знаешь доктора Раппа!
Их крики заставили Беноита поднять глаза от определителя птиц.
Он показал на верхушку дерева и сказал по-английски: «Глядите!»
Но ни доктор Сатурн, ни Марина, ни, конечно, Истер не обратили внимания на его призыв.
— Я знаю его жену! — воскликнула Нэнси. — Я знаю его любовницу! Если бы я не знала этих двух женщин, я бы согласилась с тобой. Я воспринимала бы это лишь как очередные сплетни из анналов истории. Но тут другое дело. Когда знаешь человека, невозможно отделить зерна от плевел. И я утверждаю, что он не был хорошим человеком.
— Он был самым выдающимся человеком, какого я знал.
— Он бросил тебя в Перу у индейцев с высоченной температурой!
— И они отвезли меня в Икитос, а потом я попал в Лиму. Ведь он не бросил меня одного в джунглях. Мы все знали условия, на которых участвовали в экспедиции. Из группы исключался всякий, кто замедлял ее работу. Доктор Рапп приезжал сюда работать, а мы — учиться.
— Тебе было девятнадцать лет, а он собирал грибы!
Глаза Нэнси Сатурн горели гневом, словно она говорила не о муже, а о ребенке.
— Его любовница к тому времени заканчивала Школу медицины. В любом случае она могла бы остаться с тобой.
Ален Сатурн бурлил от злости; на его лице читалось желание уйти куда-нибудь подальше от жены; на челюстях ходили желваки, он сжал руки в кулаки. Но сейчас они находились на небольшой лодке, плывущей по реке среди джунглей…
— Случай, который ты описываешь, произошел давным-давно, — его голос звучал негромко и ровно. — Я совершил явную ошибку, поделившись с тобой.
— Я — твоя жена. Рано или поздно я бы все равно узнала, — Нэнси Сатурн не собиралась отступать.
— Так вы ничего не знали про доктора Раппа и Энник? — Ален наконец обратился к Марине.
В его голосе еще сверкали искорки гнева.
— Абсолютно ничего, — ответила она.
Ей захотелось уйти от Сатурнов, отыскать место на лодке, где нет ползающих насекомых, и приткнуться там…
Хоть она и могла бы подтвердить, что доктор Рапп поступал нехорошо, и Нэнси Сатурн права, такие поступки заслуживают осуждения, — в душе она соглашалась с Алленом. Ей и самой знакома такая же безоговорочная преданность своему кумиру.
В этой жизни мы любим тех, кого любим.
И конкретные факты не имеют почти никакого значения.
— Да-а, — проговорил Аллен, стараясь дышать размеренно — вероятно, он тоже владел техникой йоговского дыхания. — Ну, это интимная тема.
Нэнси открыла рот, но он ласково дотронулся до ее лба и стер каплю крема, прилипшего к ее волосам.
Прокашлялся.
Он явно старался изо всех сил успокоить их обоих.
— Вы видите ту речку? — спросил он Марину, кивая в сторону небольшого притока, еле заметного в густых джунглях. — По ней вы попадете к племени хуммокка. Отсюда два-три часа на лодке. Это ближайшие соседи лакаши. Впрочем, я плавал туда несколько раз, но никогда их не видел.
Это была героическая попытка сменить тему. Ален убрал руку со лба жены, и между ними наступило молчаливое согласие.
Они были на лодке. Не одни.
Потом они найдут способ помириться.
— Доктор Свенсон считает, что Истер из этого племени, — сказала Марина, понимая, что сейчас ее роль в драме — делать вид, будто ничего не произошло.
— Этого никто точно не знает, — возразила Нэнси, тщательно взвешивая свои слова. — Но это единственное логичное объяснение. Жинта его бы не бросили.
