— Ах, — вздохнул доктор Нкомо, отбирая очки у девчушки (та опять зарыдала от огорчения). — Мы работаем вместе, но у нас разные сферы исследований. Они совпадают лишь частично.
Их хозяева внимательно следили за разговором и поворачивали голову то к Марине, то к доктору Нкомо, словно наблюдая игру в теннис.
— Что вы изучаете, доктор Нкомо?
— Пожалуйста, называйте меня Томас. Можно сказать так: в центре моего внимания находится нецелевая токсичность лекарственного препарата; правда, в данном случае, он не токсичен. В препарате выявлены и другие полезные свойства, не связанные с фертильностью.
Марине хотелось спросить, каковы другие полезные свойства препарата и кто оплачивает его исследования, но в этот момент на настил взобрался Истер, такой мокрый, словно только что искупался в реке. На его лице была паника, и Марина догадалась о ее причине.
Он был уверен, что она погибла.
Его глаза быстро обшарили комнату, скользнули мимо нее и ненадолго задержались на Томасе Нкомо.
Истер хотел уже спускаться вниз, и она поскорее встала.
Поняв, что это она — в таком платье и с заплетенными в косу волосами, — он одним махом одолел последние ступеньки лестницы. Его футболка растянулась от дождя, колени были измазаны грязью. Он принялся хлопать по ее рукам, бедрам, спине и не мог остановиться.
Ведь она была его подопечной, и он ее потерял…
Лакаши кивали, цокали языком и тыкали в него пальцем, но Истер не смотрел в их сторону, и они затихли.
Бесполезно дразнить глухого, если он не смотрит на тебя.
— Дождь заканчивается, — сообщил Томас, выглянув за край крыши. — Может, даже перестал совсем, просто с деревьев течет вода. Мне всегда трудно определить разницу между дождем и его остатками, задержавшимися в кронах деревьев.
— Я готова промокнуть еще раз. — Марина обняла за плечи Истера.
Она думала о его ящике, ручках и перьях, о письме Андерса, обращенном ко всему миру.
— Тогда пошли, — Томас отвесил серию низких поклонов всем обитателям жилища.
— Как сказать «спасибо»?
— Насколько мне известно, такого слова у лакаши не существует. Я многим задавал этот вопрос, и никто мне не дал ответа.
Марина поглядела на радушных хозяев, а те уставились на нее, словно надеялись, что она что-нибудь придумает.
— Как по-португальски?
— Обригадо.
— Обригадо, — сказала Марина беременной женщине; на лице у той ничего не отразилось.
Марина опять положила руку на ее живот, но ребенок затих.
Истер дернул ее за подол, ткнул пальцем в свою рубашку и показал на Марину.
Она окинула взглядом комнату.
Там были натянуты несколько гамаков, на полу лежали стопки одеял и одежды, стояли корзины с корнями или с ветками, но рубашки и брюк нигде не было видно.
Говоря по правде, если бы он не напомнил про ее одежду, она бы так и ушла — настолько ее поразило увиденное.
Она покачала головой.
Тогда Истер подошел к беременной, взялся пальцами за свою рубашку и показал на Марину.
Женщина, казалось, даже не понимала, чего он требует.
Марина устроила пантомиму с расстегиванием пуговиц, но та снова лишь пожала плечами.
Томас произнес слово «баса» или «баси», по его представлениям, означавшее одежду, но получил в ответ такое же бесстрастное выражение, как и на «спасибо» по-португальски.
Он взял в горсть собственную рубашку и показал на Марину.
Женщина помоложе снова села на пол и продолжила плести и вязать узлы из пальмовых листьев, словно в доме не было никаких посетителей. Девочка-подросток стала ей помогать с самым невинным видом. Малыша положили на пол, дали ему кусок пальмового листа; он сунул его в рот и стал сосать, довольный жизнью.
— Кажется, вас обокрали, — заметил Томас.
— Я осталась без одежды? — Марина не могла поверить, что такое возможно.
Истер прошелся по комнате и начал рыться в куче белья на полу. Один из мужчин отвесил ему оплеуху.
— Это плохо, — сказала Марина. — Я не знаю, где мой багаж.
— Сумка, с которой вы приехали из Манауса? — спросил Томас. — Разве она не была с вами в лодке?
Она повернулась к нему.
Платье внезапно показалось ей очень тесным и коротким.
— Да, конечно, была. Но когда начались все эти огни и крики, а туземцы полезли из воды в лодку… Потом я увидела, что доктор Свенсон идет по пристани. Мне было некогда задерживаться на лодке и искать мою сумку.
— Конечно, — согласился Томас.
Он не произнес ни слова ободрения, как сделал бы на его месте кто-нибудь другой. Не сказал ей, что деревня маленькая и ее сумка никуда не денется. Девочка-подросток встала и ударила ладонями по ладоням Истера. Подошла трехлетняя малышка и сделала то же самое.
— Нам пора уходить, доктор Сингх, — сказал Томас.
— Пожалуйста, зовите меня Марина, — сказала она.
К своему удивлению, она необычайно расстроилась из-за такой незначительной потери.
Восемь
Марина жила в джунглях уже неделю, когда узнала, что доктор Ален Сатурн, которого она мысленно окрестила «первым доктором Сатурном», берет с собой Истера и отправляется на лодке в торговый пост, чтобы отправить там письма. (Торговый пост находился в двух часах плавания по реке. Собственно, это был не торговый пост, а большая деревня, где жили индейцы жинта. За небольшие деньги они хранили у себя письма и деньги, пока мимо не проплывал какой-нибудь торговец из Манауса, а это случалось регулярно. За более высокую плату торговцы лично отправляли письма по почте, а не бросали их в почтовый ящик, — немаленькая услуга, ведь письма уходили на Яву, в Дакар и Мичиган, а торговцы не привыкли выстаивать длинные очереди в почтовых отделениях.) Перед такой поездкой все, кроме доктора Свенсон, бросали работу, а после ленча на какое-то время уединялись и писали письма.
Доктор Буди дала Марине три голубые аэрограммы из своего обширного запаса, а Ален Сатурн обещал снабдить ее марками.
Марина, чья сумка так и не нашлась, провела эти семь дней в платье лакаши, хотя какой-то неведомый благодетель дал ей идентичное второе платье — то ли из чувства вины, то ли из сострадания.
Нэнси Сатурн, «вторая доктор Сатурн», дала ей две пары нижнего белья, а Томас Нкомо — нераспечатанную зубную щетку.
Тихонько и незаметно он сунул щетку ей в руку. И Марина тогда поняла, что это был едва ли не самый желанный подарок за всю ее жизнь!
— Вот почему я стараюсь не давать никому лодку, — проворчала доктор Свенсон, оглядывая опустевшую лабораторию. — Стоит лишь объявить, что она отплывает, как все разбегаются по углам с ручкой и бумагой, забыв про работу.
