Кар-рон — вот так он произнес ее имя.
Конечно, невероятно, чтобы Карен приехала сюда.
И все-таки Марине захотелось, чтобы она оказалась тут и увидела страдание на лице доктора Нкомо, чтобы лично приняла такое грациозное сочувствие.
— Она хочет, чтобы я все выяснила. Мы почти ничего не знаем об обстоятельствах смерти Андерса.
Томас Нкомо сгорбился.
— Не знаю, что и сказать. Как ей это объяснить? Мы надеялись, что он поправится. В джунглях люди болеют очень сильно, лихорадка — самая распространенная вещь. Я сам из Дакара. В Западной Африке, скажу я вам, очень молодые умирают внезапно, а очень старые умирают медленно. Но люди среднего возраста, такие здоровые мужчины, как Андерс Экман, справляются с болезнями, — он прижал ладонь к сердцу: — Я доктор. Я не ожидал.
Словно в ответ на такое эмоциональное шоу лакаши вдруг встали, собрали детей и ножи. Быстро сложили белье и хворост в корзины, и уже через минуту последний из них скрылся в джунглях.
Томас Нкомо озадаченно взглянул на небо:
— Нам пора уходить, доктор Сингх. Скоро начнется сильная гроза. У лакаши потрясающее метеорологическое чутье. Пойдемте со мной, я покажу вам лабораторию. Вы поразитесь, увидев, что мы делаем в наших примитивных условиях.
С запада уже ползла грозовая туча, в текстуре воздуха что-то внезапно переменилось. Доктор Нкомо положил руку на спину Марины.
— Пожалуйста, пойдемте, — сказал он, и они торопливо пошли туда, где Марина еще не была.
Птицы стремительно проносились над водой и ныряли в верхний ярус леса. Мелькали еще какие-то незнакомые Марине существа. Потом ярко, словно ядерный взрыв, сверкнула молния, и через долю секунды последовал разряд грома, способный расколоть пополам землю.
И, поскольку это неразлучная троица, хлынул ливень!
Ослепленной молнией и оглушенной громом Марине внезапно показалось, что она сейчас утонет, вот так, стоя во весь рост.
В Манаусе ей приходилось не раз убегать от грозы.
Она находила где-нибудь укрытие еще до того, как начинался ливень. Но в джунглях надо родиться, чтобы уметь в них бегать — тут легко сломать ногу, споткнувшись о лианы или корни, а намокшая земля мгновенно делается скользкой, словно ее полили маслом.
Лакаши давно скрылись вместе с птицами и теми неизвестными зверьками, все сидели в своих хижинах, гнездах и норах. Только Марина и доктор Нкомо медленно шли по неровной тропе. Каждая капля дождя ударялась о землю с такой силой, что подскакивала кверху. Казалось, что земля кипит.
Марина пыталась размеренно дышать в потоках воды и хотела схватиться за ветку.
Доктор Нкомо постучал своим длинным пальцем по ее руке.
— Простите меня, но вы напрасно так делаете, — громко сказал он. — Никогда не знаешь, что там прячется в коре. Лучше не дотрагивайтесь до веток.
Марина тут же разжала пальцы и кивнула, подставила ладони под дождь и помыла их.
— Я как-то прислонился к дереву, и меня укусил в плечо муравей-пуля, прямо сквозь рубашку, — продолжал доктор Нкомо, перекрикивая шум грозы. — Возможно, он знаком вам по роду Рагаропега.
Он снял очки, бесполезные под дождем, и сунул в карман рубашки.
— Всего один муравей, с мой ноготь величиной, но я неделю провалялся в постели. Жаловаться нехорошо, но боль была такая, что я до сих пор ее помню. В ваших краях ведь нет таких муравьев?
Марина вспомнила кузнечиков и жаворонков, кроликов и оленей — диснеевских персонажей, обитающих на зеленых лугах ее родного штата.
— У нас не водятся муравьи-пули.
Она промокла до нитки, волосы прилипли к голове и плечам, ноги разъезжались на скользкой тропинке, по которой неслись потоки воды.
Вдруг между раскатами грома раздался пронзительный свист. Они с доктором Нкомо решили, что им просто почудилось. В джунглях часто разыгрывается воображение, особенно в разгар грозы.
Они остановились и прислушались.
Свист повторился.
Марина повернула голову и обнаружила слева от себя столб, который она сначала приняла за ствол дерева. Приглядевшись, она увидела четыре столба, точнее сваи, а в пяти футах над головой — настил с крышей из пальмовых листьев. Четверо лакаши перегнулись через край настила и смотрели на них.
Доктор Нкомо поднял голову, помахал им, и все четверо помахали в ответ.
— Это приглашение, — сказал он Марине. — Мы поднимемся к ним, да?
Марина едва расслышала его слова из-за воды, налившейся в уши.
Она первая залезла наверх.
В просторной комнате — доме лакаши — было удивительно сухо, если принять во внимание отсутствие боковых стен. Правда, крыша была на несколько футов шире, чем настил, и свисала со всех сторон.
Марина и доктор Нкомо невольно поглядели наверх, восхищаясь таким барьером между ливнем и ними.
На полу сидела женщина и каким-то сложным способом сплетала между собой три очень длинных пальмовых листа — делала «сменную черепицу» для их крыши. Она так погрузилась в работу, что, казалось, не замечала появления гостей.
Но Марина была уверена, что за минуту до этого она тоже глядела на них с настила.
Шум воды, барабанящей по пальмовым листьям, был бесконечно приятнее, чем шум воды, бьющей по твоей голове, и Марина была благодарна той женщине за ее работу. Двое мужчин, тридцати или пятидесяти лет, подошли к доктору Нкомо и похлопали его по груди и спине. Хлопки были более сдержанными и почтительными, чем вчерашние, когда здоровались с Истером.
Потом, неумолчно болтая между собой, они подержались за пряди намокших Марининых волос, бросили быстрый взгляд на ее уши и оставили ее в покое. Толстая женщина лет шестидесяти-семидесяти рубила кучку белых корней — прямо на полу и таким же ножом, каким недавно долбили лодку мужчины. Поскольку мужчин было двое, на полу лежал и второй такой нож. Прыщавая девочка-подросток с обкусанными ногтями бесцельно шарила глазами по комнате, словно искала телефон. Мимо Марины пробежала девчушка двух-трех лет, одетая в уменьшенную версию платья-рубашки из грубой ткани, которые носили все женщины лакаши. Голый годовалый малыш быстро полз по полу.
Марина прикинула его скорость и оставшееся расстояние до края, тут же метнулась к нему через комнату и схватила мальчугана за ножки, когда его левая рука уже повисла в воздухе.
— А-а-а! — засмеялись лакаши.
Марина посмотрела через край, где вода Ниагарским водопадом лилась с крыши на лианы и в земляную яму. Она взяла малыша поперек живота и отнесла на середину комнаты. Малыш тоже улыбался.
В чем же курьез?
В том, что она искренне думала, что ребенок упадет с настила, как недавно думала, что Истер никогда не вынырнет на поверхность реки? Неужели лакаши обеспечивали себе таким образом разумное потомство, позволяя неосторожным детям падать и разбиваться?
