— Хватит, — заявила она, и туземцы отскочили, наступив на ноги задним, которые ждали своей очереди.
Все умолкли и посмотрели на доктора Свенсон.
В этот момент Марина поняла две вещи: лакаши не говорят по-английски и не знают слова «хватит», но, несмотря на такую помеху, они сделают все, что им скажет доктор Свенсон.
От металла в голосе профессора пульс Марины забился чаще, чем от мокрых рук туземцев. В конце концов, те не казались ей опасными, а двигало ими скорее любопытство. В их иерархии доктор Свенсон была несомненным авторитетом, и Марина чувствовала себя ближе к туземцам, чем к своей бывшей преподавательнице.
— Ступайте! — приказала доктор Свенсон и махнула рукой за борт лодки. Один за другим лакаши послушно прыгали в воду, часто — на головы своих собратьев.
— Это необычайно тактильные люди, — сказала она, когда последний лакаши исчез в фонтане брызг. — Они не мыслили ничего дурного, когда вас трогали. Просто для них не существует того, чего они не могут потрогать.
— Но вас-то они не трогали, — заметила Марина, вытирая лицо рукавом.
Доктор Свенсон кивнула:
— Они уже знают, что я — существую.
У берега виднелась узкая пристань.
Истер ловко подвел к ней лодку.
Тогда мужчины отдали женщинам горящие палки и окончательно пришвартовали лодку, потом схватили коробки, ящики и багаж и унесли все это в ночь. Многие хлопали Марину по плечу или останавливались, чтобы дотронуться до ее головы, но работа есть работа, и никто из них не задерживался.
Теперь пели одни женщины, а когда Марина с Истером и доктором Свенсон уходила с лодки, они подняли над головой факелы, чтобы лучше освещать дорогу. На них были домотканые платья-рубашки тусклой расцветки, а волосы заплетены в длинные косы. На груди они носили младенцев в куске ткани, дети постарше цеплялись за их ноги, за подолы, и в их черных глазах отражались огни.
Доктор Свенсон тяжело шагала по тропе в джунгли, кивая время от времени женщинам, выражавшим свой восторг пением гласных. Дети трогали брюки Марины, женщины прикасались пальцами к ее ушам и ключице. Иногда какой-нибудь малыш тянул руки к доктору Свенсон, и тогда мать поспешно их убирала.
— Они ведь не могли знать, что вы сегодня вернетесь, — заметила Марина, стараясь держаться ближе к доктору Свенсон. Она даже осмелилась взять ее под руку. — Иногда вы задерживаетесь в Манаусе на две-три ночи.
— Иногда я живу там неделю, — добавила доктор Свенсон, глядя перед собой. — Мне не очень это нравится, но так бывает.
Перед ними на тропе появилась беременная женщина и отогнула низкую ветку.
— Если у них нет представления о времени, а вы никак не можете с ними объясниться, как они узнают о вашем возвращении?
— Они и не знают.
— Почему же тогда они устроили все это сегодня?
Доктор Свенсон остановилась и повернулась к Марине.
Множество огней разбивали тьму, и тени, как и голоса, доходили до них со всех сторон. То и дело кусок горящей палки падал на кучу листьев. Марина не понимала, почему до сих пор лес не превратился в кучку дымящейся золы.
— Они делают это каждую ночь, когда я уезжаю. Но точно не знаю, не интересовалась. Вы можете спросить об этом утром у доктора Нкомо. Сейчас я прощаюсь с вами, доктор Сингх. Истер поможет вам устроиться. Я устала.
После этих слов доктор Свенсон пошатнулась, и Марина крепче взяла ее под руку. Доктор Свенсон закрыла глаза.
— Со мной все в порядке, — сказала она и взглянула на Марину. Казалось, ей не хватало воздуха. — Иногда это бывает тяжелее, чем я думала.
Доктор Свенсон протянула руку, и стоявшая у тропы женщина со спящим на груди младенцем и двумя близнецами, ухватившимися за ее юбку, повела ее куда-то в ночь. Когда доктор Свенсон ушла, все огни и звуки удалились вместе с ней. Вокруг фонаря, который она держала, образовалась толпа.
Вскоре Марина оказалась в темноте совсем одна.
Ей бы побеспокоиться о докторе Свенсон, окруженной туземцами, а она подумала о копьеголовых змеях — где они спят, на земле или на деревьях, а если на деревьях, то распрямляются ли они ночью, или так и спят, свернувшись кольцом?
Она попыталась следовать за толпой, чтобы остаться со светом, но, сделав несколько шагов, уже не знала, куда ступить. Вокруг нее все трещало и ломалось. Мелкие колючки цеплялись за одежду, кто-то полз по ее шее. Она уже собиралась закричать, но увидела свет. От пристани в ее сторону падал длинный луч.
Фонарик!
Ей показалось, что она в жизни не видела более яркого признака цивилизации!
Ясно, что к ней шел Истер.
Он не играл фонариком, как это сделал бы всякий мальчишка. Он направлял луч только на тропу, а не в глаза Марины и не на верхушки деревьев. Подойдя, он взял ее за руку, и они вместе пошли дальше в джунгли. Марина шла за мальчиком и ставила ноги туда, где только что ступал он. Истер убирал с их пути свешивавшиеся лианы и паутину, такую огромную и прочную, что в ней мог запутаться маленький поросенок. Все внимание Марина направляла на узкую тропинку и не смотрела, куда они идут. Наконец они остановились перед жестяным кубом на сваях.
Истер нагнулся, приподнял камень, достал ключ и отпер дверь. Марина не ожидала увидеть в джунглях дверь, и уж тем более с замком.
Зайдя внутрь, Истер обвел лучом фонаря стол со стульями и штабели ящиков. Некоторые ящики показались знакомыми: сок, рагу. Истер повел Марину в глубину кладовой. Через вторую дверь они вышли на широкую веранду или, может, в другую комнату — Марина затруднилась дать точное определение. Там не ощущалось ни ветерка, кроме движения крыльев летающих насекомых. Истер направил луч на длинный шлейф москитной сетки. Она была укреплена на потолке и расходилась веером над узкой койкой. Мальчик показал на Марину, потом на кровать.
«При свете дня все будет выглядеть по-другому, не так угнетающе», — подумала она.
Присев на край койки, Марина сообразила, что за своими переживаниями из-за огней, змей и любопытных рук туземцев она забыла на лодке свою сумку.
Ей ужасно хотелось переодеться и почистить зубы, но она не знала, где ей найти таз с водой.
Она не могла придумать, как ей попросить Истера, чтобы он проводил ее к лодке. Идти одной было страшно, и она решила потерпеть до утра.
Больше всего ей был нужен телефон. Надо было еще до отъезда из Манауса позвонить мистеру Фоксу. Наверняка он уже отправил ей десяток голосовых писем. Завтра утром она услышит их и уловит в его голосе нарастающую панику.
С ее стороны это была вредность, наказание; она хотела, чтобы он весь день не знал, где она. Сейчас же она не сможет его успокоить, потому что слишком темно разыскивать телефон.
А может, он думает, что она уже на полпути к Майами и скоро будет дома, ведь она говорила ему о таком варианте, хотя он вряд ли ей поверил.
