– Викуля! – обрадовался Вольчик и сложил губы для поцелуя.
– Когда у вас поезд? – великосветски поинтересовался Виктор.
– Вечером.
– Значит, успеете выспаться. Спокойной ночи.
Гена, оплывающий прямо на глазах, попытался изобразить нечто вроде жеста солидарности чилийских революционеров и поднял руку, то ли благословляя товарища, то ли показывая ему кулак:
– Давай, брат!
– Давай-давай, – согласился Виктор и с облегчением направился к лестнице.
Дверь в номер была незаперта: Тамара боролась за приток свежего воздуха, игнорируя правила элементарной безопасности. Мальцев, стараясь не шуметь, прикрыл дверь, скинул сабо и направился к раскладушке проверить Марусю. Машки там не было – девочка устроилась рядом с матерью, явно сделав ее сон неудобным и мучительным. Виктор попробовал переложить дочь на соседнюю кровать, рискуя разбудить обеих. В итоге – проснулась Тамара и автоматически спросила:
– Ты как? Все нормально?
– Нормально, спи.
Женщина перелезла через раскинувшуюся во сне дочь и по-кошачьи свернулась на соседней кровати, натянув на голову влажную простыню.
Мальцеву, как обычно, досталась детская раскладушка. Впрочем, как уже говорилось, сон подушки не ищет.
В поисках конгруэнтности к окружающему миру Гена лежал, не шевелясь, по понятной бывалым людям причине. Неизвестно, просила ли Вика в это утро у Бога любви, но от нравоучений она удержалась и даже отправила Стаса в магазин на набережной за томатным соком. Ничего другого Вольчик не признавал. Неудивительно, что близкие друзья их семьи по количеству опорожненных пакетов из-под томатного сока с легкостью определяли сразу несколько моментов текущего бытия: это не пост, и Гене трудно («очень трудно», «очень-очень трудно», «совсем тяжело», «так тяжело еще никогда не было»).
Вольчик виновато постанывал и следил глазами за сосредоточенной супругой, пакующей вещи в огромный чемодан.
– Витек не заходил? – словно невзначай поинтересовался Гена.
– Заходил.
– И шо?
– Сказал, что ждут нас на пляже.
– Ну ты сказала, что я не моху?
– Сказала.
– А он шо?
– Сказал, сами приходите.
– Хм… – мычал Вольчик, испытывая чувство зависти к тем, кто сегодня перед отъездом получит еще одну порцию курортных удовольствий.
Вика удовлетворенно посмотрела на результаты своего труда и присела к мужу на кровать.
– Хена, – задумчиво произнесла она, глядя в его опухшую от вины рожу.
– Ну шо Хена?
– Хе-е-ена, ты же обещал…
– Ну все, Вика, последний раз. Ты ж меня знаешь.
– Знаю, – устало согласилась женщина.
– Ну, значит, все…
– Я тебя прошу, Хена…
– Ну все, Вика, все…
Дальнейший разговор, продолжи его супруги Вольчик, был бы абсолютно бессмысленным. После венчания Вика перестала грозить разводом, а Гена – кулаком. Окончательно запутавшись в результатах утренней диагностики испытываемых чувств, верующая женщина перестала отличать терпение от любви и поэтому тащила свой жизненный крест, с нескрываемым удовольствием отдаваясь процессу спасения ближнего. Вообще, позже рассуждала Тамара, из Вики получилась бы идеальная сестра милосердия или волонтерка, что, в принципе, имело один общий корень – любовь и добрая воля. А какая разница, куда она направлена и к чему в конечном счете приведет?
Пока она вела к тотальному подчинению близких. «Ласковая авторитарность» оборачивалась для Вики спасительным «Они без меня никуда!». Поэтому Дашка постоянно принимала (на всякий случай) таблетки, а Гена – первую помощь из первых рук. И только Стас умело лавировал между бабкой и мачехой в поисках элементарной выгоды. Бабка служила девятнадцатилетнему оболтусу кошельком, Вика – защитой от отцовского гнева. И каждая удовлетворенно про себя понимала: «Он без меня ни-ку-да!»
Именно с этим чувством Вика вывела свое семейство к «ресепшену». Вольчики расселись на диване, пренебрегая последней возможностью подышать воздухом эвкалиптовой рощи, окружающей пансионат.
– Может, на улицу выйдем? – предложила Тамара, считающая минуты до прихода такси, которое доставит кубанцев к российско-абхазской границе.
– Там душно, – отказался Гена, обливающийся потом, невзирая на рычащий напротив его лица вентилятор.
– Ничего не душно! – выкрикнула Дашка и вынырнула за дверь к пританцовывающей на крыльце Марусе.
Дружбы между девочками не состоялось, равно как и между супружескими парами. Но в тот момент растроганным друзьям казалось, что это Божий промысел и, значит, forever.
– Та-а-к-си! – заорали девчонки, завидев бежевую «пятерку» со значком «Мерседеса» на капоте.
Вика, дабы удостовериться, свесилась с перил и обомлела от вида поданного к крыльцу транспортного средства.
– Вы за кем? – надменно спросила она жующего то ли зубочистку, то ли спичку водителя.
– Э-э-э-э, – промычал водила. – Хаза-и-на па-за-ви.
Виктория быстро прошмыгнула в холл и бросилась к мужу:
– Ты обещал иномарку! Кондиционер! Дашку укачивает. Как мы поедем?!
Тамара решила полюбопытствовать, что же лишило молодую женщину привычного равновесия. Увидев так называемое такси, Мальцева пришла в полный восторг, ибо стремление местных жителей украсить свой транспорт эмблемами знаменитых автомобильных марок ее умиляло с первого дня их пребывания в Абхазии. Мопеды со значками BMV, «Жигули», переименованные в «Мерседесы», «Вольво», «Хонды» и проч., «уазики», выдаваемые за «Лендроверы», – все это радовало глаз и формировало впечатление об абхазском национальном характере.
– Ты хазаин? – флегматично поинтересовался водитель.
– Нет. Сейчас выйдет… Гена! – крикнула в дверь Тамара. – Карета подана, как и заказывали.
А вот как заказывали, знал Виктор. Вчера ночью, поднимаясь в машине по серпантину, расположенному рядом со сталинской дачей, Гена заказывал музыку, ругал хохлов и называл водителя братом.
– Ты, брат, мне завтра тачку организуешь? – по-свойски уточнял Вольчик.
– Можно, – коротко отвечал немногословный абхазец.
– В шесть.
– Можно и шесть.
– Сколько?
– Один.
– Что один?
– Тысяча один.
– Точно?
– Сказал – один.
– Приедешь точно? – интересовался Гена.
– Сказал…
Сказал – сделал.
Увидев в дверях Гену, водитель заулыбался, обнажив целый ряд золотых зубов. Вольчик сморщился и заговорщицки посмотрел на Мальцева.
