Истукан не знал, что ответить, но повторить главный тезис дня почему-то не решился. Ольга прошла в миллиметре от Вовкиного плеча, презрительно поджав губы.
– Ты куда? – робко полюбопытствовал братец.
– Вещи собирать. Не голая же я уйду.
Вова потупил взор и безнадежно, почти шепотом молвил вслед сестре:
– А я?
– А «я» – последняя буква алфавита, – с гордым вызовом бросила Оля и направилась к дому.
– Не ходи… Там мама…
– Ой, как страшно! – пропела плутовка и показала Вовке язык.
– А… мама… тебя… убьет…
– Нет, Вова, меня убить нельзя. Я, по-твоему, кто? Оля? Оля Звягина?
Вовка старательно затряс головой, отчего та произвела какие-то странные колебания. Внешне их траектория напоминала одновременное движение на участках «вперед-назад», «влево-вправо». Ольга надменно посмотрела на младшего брата и зловеще захохотала. В этот момент она себе нравилась безумно, и неважно, что звуки, ею издаваемые, весьма и весьма напоминали радиопостановку гоголевского «Вия». От неожиданности Вова вздрогнул и робко предложил свой вариант ответа:
– Принцесса?
Оля презрительно посмотрела на обделенного фантазией брата и вновь исторгла из себя роковой хохот. Дыхания в этот раз не хватило, поэтому последнее «ха-ха-ха» она вымученно просипела запершившим горлом.
– Сам ты принцесса, Вовка!
– Ты ж сама говорила, – возмутился мальчик. – Заколдованная принцесса… Не родная… Трифон на тебе жениться хочет…
– Дурак ты, Вова. Неужели не видишь?
Ольга сгорбила плечи, низко опустила голову, а потом резко вскинула ее, наступая прямо на брата. Зрелище это потрясло бы любого, кто мог его созерцать: скошенные к переносице глаза, выдвинутая вперед челюсть, свесившийся набок язык, на котором пузырилась слюна, и утробное завывание.
– Ну что-о-о? – леденящим душу голосом завыла Оля. – Тепе-е-ерь уз-на-а-ал?!
– Ве-е-едьма?! – заикаясь, выдавил из себя Вова и побледнел, но произведенного эффекта талантливой актрисе было явно маловато.
– Па-а-сма-а-а-три-и-и на ме-ня-а-а! – продолжала завывать Оля, выдувая изо рта пузыри и мелко потряхивая косматой, полной травы большой головой. – Узна-а-а-ал?
– Ведьма! – что есть сил заорал Вовка и немедленно приступил к необходимой обороне.
Сестренка решила дожать и сделала два нетвердых шага вперед под зловещее завывание. Вовино сердце затарахтело в животе, коленки подогнулись, и на нетвердых ногах мальчик, совершив поворот «кругом», помчался к дому зигзагообразными перебежками, словно под трассирующими пулями. Преодолев ровно половину пути, Вовка обернулся и встал как вкопанный. Ольга, увидев замешательство брата, подняла руки, выгнув крючком пальцы, и с наслаждением завыла:
– И-ди-и-и сюда-а-а!
Не тут-то было. Вовик стремительно увеличивал расстояние, покрывая его гигантскими прыжками:
– Ма-ама, – наконец-то завопил он. – Ма-а-амочка!
Оля решила не дожидаться появления Ираиды и стремглав бросилась в сторону калитки, понимая, что в этот раз мать точно выполнит свое обещание. Улица была заманчиво пустынна, дорога свободна, а там – будь что будет.
Ноги сами вынесли девочку к убежищу – впереди замаячил бабушкин дом. Ольга остановилась, перевела дух и медленно двинулась в его сторону. Калитка была открыта, во дворе – пусто, только на скамеечке, врытой дедом, опустив голову, сидела женщина. Оля смело направилась в ее сторону – это была Марья Косых. Та, поправив платок, положила скрюченные артритом руки на колени и приветливо спросила:
– Пришла? Давно тебя жду…
Девочка остановилась, не решаясь пройти мимо поселковой, как она думала, ведьмы.
– Вчера ждала, – устало проговорила Марья Косых. – Что-то, думаю, девочка моя не идет…
От вкрадчивого голоса старухи по Ольгиному телу побежали мурашки.
– Ну… что встала? Иди. Не бойся. Садись вот.
Марья подвинулась, но Оля не стронулась с места. Старуха жестом обозначила той освободившееся место на скамейке. Призывно похлопала по теплому дереву рукой и строго сказала:
– Садись.
Ольга послушно присела рядом, не поворачивая головы в сторону собеседницы.
– Чего не смотришь? – проскрипела Косых. – Боишься?
Девочка опустила голову.
– Дед твой помер… Знаешь?
Ольга, насупившись, кивнула.
– Меченый он был… И ты вот меченая, – в никуда произнесла Марья и натужно вздохнула. – Пойдем, что ли, уже?
Оля послушно встала и, словно заговоренная, как автомат начала подниматься по крылечку. Марья Косых заковыляла следом, бормоча что-то себе под нос:
– Изо тела, изо бела, земля к земле, вода к воде…
Чуткое Олино ухо схватило «вода к воде», и она мысленно добавила: «У тебя на бороде».
– На бороде, говоришь, – захихикала Косых и плотно закрыла за собой дверь. – У кого, может, и на бороде, а у кого…
В полумраке комнаты подрагивал огонек лампадки, освещая неровным светом застывшее лицо покойника. Сидящие у гроба Полина Михайловна и Степан как по команде повернули головы и практически одновременно воскликнули:
– Ты сюда зачем?
Ольга остановилась как вкопанная и, молча, не отводя взгляда, уставилась на деда. В гробу покоилась огромная Зямина голова с непослушными даже теперь седыми кудрями. Лоб поблескивал, словно лакированный, широкий прежде нос заострился и приобрел какую-то восковую ноздреватость. Лиловая родинка на правой ноздре стала землистой, отчего казалось, что на носу у деда большая дыра, а губы вытянулись в две местами склеенные серые ниточки, и рот поэтому выглядел кривым. У дедова лица было скорбно-удивленное выражение: «Что со мной?»
Степан было приподнялся навстречу дочери, но тут же был водворен на место строгим взглядом бабки Косых.
– Что, дочка, узнала? – ехидно спросила девочку старуха, склонившись к самому ее уху.
Ольга молчала. Та тихонько подтолкнула ее к гробу:
– Давай, дочка, подойди, поздоровайся с дедком. Подойди – не бойся.
Степан подвинулся и взглядом показал дочери на соседний стул: «Садись, мол, рядом». Марья Косых устрашающе сверкнула глазами.
– К гробу, доченька, подойди. Вот тут, у ног встань. За ножки дедовы подержись.
Ольгины руки прилипли к телу, а язык – к небу.
– Что стоишь, дуреха? Положи руки-то…
Марья ласково кошачьим движением взяла Олю под локотки, отчего ее руки естественным движением легли на Зямины ботинки. Их носки смотрели в разные стороны, но девочка их сжала с такой силой, что они заняли правильное положение, устремившись вверх, к самому потолку. Оля чуть ослабила хватку, и носки ботинок автоматически разъехались в сторону. Девочка осталась недовольна беспорядком в гробу, шмыгнула носом и снова их с силой соединила.
