Надя замолчала и все смотрела в окно, словно в свое странное детство.
– Так и сказала: что я им не нужна, – вздохнула. Отвернулась от окна и улыбнулась Казарину легкой, немного печальной улыбкой. – Но дед не дал им просто так уехать. Заставил оформить на него полное опекунство надо мной. Мне было пять лет, и после их отъезда я просыпалась каждую ночь и плакала от ужаса, мне казалось, что меня снова где-то забыли и бросили, и я не нужна никому. Дед прибегал, успокаивал, укачивал меня и всегда ночевал только дома, чтобы я знала, что он рядом. Он постоянно повторял мне, что я самая нужная ему и самая любимая девочка на свете. А потом, как-то в один момент я успокоилась, уверилась в своей нужности, стала называть деда папой, и жизнь наша наладилась. Во все свои деловые поездки, командировки и отпуска он ездил только со мной – школа, не школа, главное, чтобы мы не расставались. Вот так. А ему сорок четыре только исполнилось, когда он меня забрал, и я ведь только десять лет назад, когда он Риву встретил, осознала, что из-за меня дед отказался от личной жизни, будучи совсем молодым мужчиной.
– Не отказался бы, может, и Риву свою не встретил, – философски заметил Казарин. – А что родители твои?
– Они больше не приезжали ни разу. Развелись там в Америке через год, создали другие семьи с американцами, завели других детей. Поначалу еще как-то поддерживали связь, звонили, писали, а лет через пять и это перестали делать. Мне было лет пятнадцать, когда неожиданно позвонила мама. Я сначала не поняла, что за тетка плачет в трубку и прощения просит, а когда дошло, меня аж колотить начало от страха, я вдруг подумала, что она меня у деда забрать собирается. Но она хотела совсем другого, попросила папу помочь, денег дать, у нее там что-то случилось, какой-то развод, неприятности. Дед отправил ей приличную сумму. После этого ни она, ни отец больше не звонили ни разу.
– А у тебя развился комплекс брошенной девочки и обида на родителей, – подсказал ей Казарин.
– Ничего подобного, – активно опровергла Надежда. – Мне было, считай, четыре, когда они первый раз уехали, я ничего особо и не помню. Ну а потом мне так хорошо и интересно жилось с дедом, он всегда находился рядом. Всегда, в любой момент. Он очень меня любит, к тому же у него обалденное чувство юмора, и нам всю жизнь было весело. Наверное, как тебе с Ритой твоей. Говорю же, в чем-то похожие истории. Домработниц и нянек дед нанимал, и я под женским присмотром находилась, не болталась никогда без внимания. Сейчас, когда я сама мама, я думаю, что мне ужасно повезло, что родители свалили в Америку. Вот за это я им точно благодарна. Потому что не протащили меня через свой эгоизм, ограниченность ума и души. Через ругань, разборки и обязательный развод со всеми грязными подробностями. Иногда жизнь странные кульбиты вытворяет. – Надя вздохнула, словно сбросив паутину воспоминаний, и переключилась на Даниила: – Ну а ты с родителями до сих пор не общаешься?
– Многое изменилось, – пришла его очередь задуматься о чем-то непростом. – Мы смогли поговорить и выяснить наше непонимание. Теперь пытаемся восстановить отношения, стараемся, но былой близости пока не получается. Я думаю, может, что-то безвозвратно пропало, сгорело в обоюдном чувстве вины и обиды, а может, просто еще не пришло время для полного примирения.
Он замолчал, думая о своем. Надюша снова посмотрела в окно. Что ж мы все постоянно в окно смотрим, когда задумываемся о чем-то или вспоминаем. Интересно, это какой-то защитный механизм или сам процесс созерцания успокаивает человека, поддерживает? Задумалась она отвлеченно…
– Светает, – сказала Надя тихо, встала и подошла к окну. – Надо хоть немного поспать.
– Да, – поддержал мысль Казарин, поднялся, подошел к ней и остановился рядом. – Во сколько ехать домой планируешь?
– Не знаю, как высплюсь, – повернулась к нему и искренне поблагодарила: – Спасибо тебе. За то, что накормил, и за то, что рассказал о себе.
– И тебе спасибо, – тихо ответил он и вдруг наклонился и поцеловал ее в щеку. – Спи. – Он посмотрел на нее каким-то особым взглядом. – А когда проснешься, позвони, поедем вдвоем.
Даниил больше ничего не сказал, развернулся, прошагал через комнату, вышел и медленно, осторожно прикрыл за собой дверь.
Денек выдался жарким с самого утра. Май уже сдавал окончательно свои позиции решительно наступающему лету, и хоть детские листочки еще зеленели изумрудно, проклюнувшись совсем недавно, подставляя солнышку свои глянцевые бока, и птицы орали абсолютно по-весеннему от любви, радости и молодости, и поддувал порой порывами холодный ветерок, напоминая, что рано сезон отпусков открывать, – лето уже по-хозяйски разворачивалось в отвоеванных владениях, устраиваясь поудобней и кидаясь вот такими денечками.
Они выехали после двенадцати дня. На двух машинах.
Надюха впереди и все поглядывала в зеркало заднего обзора на Казарина, едущего за ней на прокатной машине, и пребывала в странном состоянии, которое наступает, как правило, после сильного стресса – эдакой легкой форме заторможенности и притупленности чувств. Словно организм, защищаясь, оберегает человека, его личность от разрушения, отходя от сильного шока, пытаясь приспособиться к новым обстоятельствам, перезагрузить все внутренние настройки и восстановиться.
Два дня!
Всего лишь два дня назад, еще в пятницу утром она жила совсем другой – привычной, размеренной и распланированной жизнью. Спокойной. Ровной. Устойчивой. Предсказуемой.
И все изменилось в один момент – неминуемо, как стихийное бедствие, как катастрофа, – когда вышел из тумана этот мужчина и не пожелал пройти мимо!
– Вышел ежик из тумана… – тихо проговорила Надюха, очередной раз бросив взгляд в зеркало на едущую сзади машину, – …вынул ножик из кармана…
За два дня она узнала про отца своего ребенка больше, чем за все эти одиннадцать лет! Она узнала про себя больше, чем могла за все эти годы.
– Буду резать, буду бить… – объезжая колдобину, продолжила Надежда считалку.
Сегодня утром, проснувшись и посмотрев на столик с остатками их ночного застолья, наполовину полную бутылку, бокалы с недопитым вином, вспомнила поцелуй, который словно обжег ее, оставляя надолго ощущение его мужских губ на коже. И со всей ясностью и четкостью вдруг осознала, что господин Казарин Даниил Антонович не исчезнет из ее жизни. Не пропадет, не сгинет и не растворится, так же неожиданно в тумане, как и появился. И что-то ему от нее нужно! И нужно было еще до того, как он узнал про Глашу. Ведь зачем-то он искал ее и приехал к ним в хозяйство, а потом не поленился и поехал дальше в соседний городок и даже пошел на концерт…
И это поразило Надюху так сильно, что вот на этом самом открытии ее заклинило, и врубился на полную катушку защитный механизм организма, притушив все чувства и эмоции, решив оградить ее от очередного стресса.
– С кем останешься дружить? – закончила она считалку, снова кинув взгляд в зеркало.
Даниил смотрел на Надину машину, двигающуюся впереди, и думал, как лучше объяснить и растолковать Наде, что он, пусть и благодаря чудесному, невероятному случаю, но снова появился в ее жизни и никуда теперь из этой жизни не собирается деваться.
