Любой, кто тянет эту повозку, сразу демонстрирует
почтение предкам, дважды – родителям,
трижды заслуживает преданную помощь потомков.
Тот, кто поможет тянуть эту повозку, должен получить
букка (освобождение от человеческого существования). Ё!
Кентёдзи с Кофуку-дзан.
Двадцать третий день третьего месяца 32 года Оэй (11 апреля 1425 года).
Адзяри (печать).
Распростершись в слезах перед священником, Тэрутэ высказала самую искреннюю благодарность. Радость от предсказанного благоприятного исхода предприятия внушала ей веру в то, что путешествие и стоящая перед ней задача особого труда не составят. В таком положении она оставалась еще долго после того, как свита прелата скрылась из вида. Поднявшись с земли, она взялась за веревку. Так начался изнурительный путь, получивший название «перемещение гакиями курума» (тележка с больным).
Глава 18
Эпическая поэма о Тэрутэ-Химэ
Эти события случились уже почти пять сотен лет назад. В предании сохранились только лишь некоторые эпизоды этого похода длиной 800 километров, на протяжении которых хрупкая женщина, исполненная веры, всей душой преданная своему избраннику, смогла совершить практически невозможный подвиг. В этом случае не обошлось без чуда. В жреческой летописи сказано, что через три дня Тэрутэ с Сукэсигэ добрались до целебных источников Якуси Нёраи Юноминэ. В записях рассудительного летописца упоминается свежая листва на деревьях начала лета, а также признаки наступающей весны, появившиеся ближе к завершению путешествия супругов. Память о подвиге, имя женщины как пример для грядущих поколений сохранились благодаря привязанности и уважению японцев к пожилым людям.
О гакиями курума впервые народ услышал в районе Итабаси на почтовой дороге Накасэндо. Притом что этот путь пролегал через центральный гористый район Японии, путешествие по нему сулило определенные преимущества. Разливы великих рек приморской равнины представлялись более серьезными препятствиями на тропе Тэрутэ, чем крутые перевалы горных кряжей. Кроме того, подъемы с одной стороны заканчивались спусками с другой оконечности перевалов. Приближение ее транспортного средства всегда вызывало ажиотаж. При первом его появлении раздавались возгласы: «Айя! Айя! Что это там приближается к нам? Посмотри-ка, Камадзиро, что это такое? Оно выглядит как тэммонто (спаржа в сахарной пудре)». – «Ия! Скорее всего, это Биндзуру Сама. Посмотрите, какое черное у него лицо, какие седые волосы?! А женщина при нем – просто красавица. Как жалко, что она относится к категории хинин (бродяг)». Так высказался второй мужчина. Когда путники подошли ближе, в разговор вступил третий ротозей: «Нэсан! Нэсан! А что это у тебя в тележке? Это человек или деревянное изображение? Брат, дядя или муж?»
Тэрутэ им ответила так: «Мы ищем целительной помощи в Кумано-Гонгэне. В коляске находится мой муж. Он страдает от болезни гакиями, и только в Гонгэне его могут вылечить. Услышьте нашу просьбу: соизвольте не задерживать больного человека». Стоя рядом с тележкой, мужчины прочитали надпись на ее перекладине. «А! Так это достойное похвалы деяние! Какая преданная жена, она с таким трудом тащит больного мужа по горной дороге! Читайте в трудах Тародзаэмона, Таробэ, Кёдзаэмона; тот, кто потянет раз, проявит сыновью преданность, три раза – заслужит место на лотосе. Так сказано в труде Таробэ! В работе Кёдзаэмона! Тем самым выполняется завет и открывается вход в рай Амида». Сменив Тэрутэ и взявшись за веревку, многие земледельцы оказали ее помощь в осуществлении ее предприятия. Продвижение было неровным. Выпадали дни, когда Тэрутэ проходила даже меньше 1 ри (4 километра) своего пути. В другие же дни она покрывала по несколько ри, приближаясь к своей цели гораздо быстрее. Ей никогда не составляло труда с места своей очередной остановки на отдых посмотреть на начало пути, пройденного за день. На заходе солнца она добралась до Аохаки в провинции Мино. Первое крупное препятствие – горы Накасэндо остались позади, однако большая тревога возникла в душе Тэрутэ, когда она приблизилась к месту назначения. Идти ночью дальше казалось делом опасным. Возникло бы лишнее любопытство и внимание со стороны якунинов. А идти дальше днем при сопровождающей ее огласке и проявлениях милосердия она опасалась из боязни быть опознанной. К счастью, никого она не встретила. В нищенском тряпье, в большой соломенной шляпе, с лицом покрытым дорожной пылью, Тэрутэ было так же трудно узнать, как и самого Сукэсигэ. Состояние ее мужа внушало большие опасения. Слепой, не восприимчивый ни к каким звукам, глухой ко всем речам, с атрофировавшейся в одних местах и отваливающейся в других местах плотью, он не вызывал желания посмотреть на себя с близкого расстояния; да и все равно узнать его было невозможно даже глядя в упор.
В наступающей темноте постоялый двор Мантё сиял светом огней. Самого Мантё нигде видно не было. Этот знаменитый гражданин города внутри своего дома грустно переживал потерю любимого ребенка. Неужели это стало первым актом возмездия за жестокое обращение с благородной дамой? Эх! Почему он не приказал убить ее до того, как это дело раскрылось? Ночью он вскакивал в ужасе, ему почудились звуки ломающегося дерева, вопли людей в смертельной агонии, дым пожара, победные крики яростных рото Огури, ищущих Мантё для воздаяния ему заслуженной кары. Его судьба зависла в незавидном положении между собственными страхами и суровой неизвестностью, к которой его приговорил О’Наги, обвинив во всех бедах, как случившихся, так и грядущих. О его женщинах и говорить нечего. С Манкэи и слугами-мужчинами они сгрудились перед домом, чтобы поглазеть на продвижение гакиями курума. Местный книжник выразился на их счет. Обворовывание своих начальников они возместили тем, что протащили куруму через свою часть города. «Кандзиро, – сказал один из них, – получал свои деньги за счет своего коварства, он грабил путников. Его голова теперь украшает эшафотную площадь. Тем самым свершилась кара за мою роль в проступке. Мне теперь не грозит букка». «Тёэмон-сан, – сказал второй человек, – убил своего отца, чтобы завладеть его хозяйством и расплатиться по долгам с Мантё. Его голова лежит у меня на коленях. Тем самым я отвел от себя злую волю покойника». Такими вот речами они обменялись. Тэрутэ передернуло от омерзения. Такая помощь скорее мешает, чем помогает ей в пути.
Так появлялись дурные предчувствия, вызывавшие упадок духа. И их становилось все больше по мере того, как физическое напряжение и крайняя нужда сказывались на ее состоянии. Не раз глубокие пропасти вдоль дороги предлагали простое завершение дела, освобождение от нынешних страданий. Теперь соблазном манили глубокие светлые воды Бива-ко, а также стремительной реки, вытекавшей из этого озера. Тэрутэ решительно отбросила такие мысли. Ведь со смертью все не заканчивалось. Она давала ей всего лишь избавление от своего мужа, в беспамятстве блуждавшего по вечности. Таким путем оба супруга не могли попасть в рай Амида. Мысль об одиночестве во времени пересиливала ее. К тому же она все еще обладала достаточной силой; однако все-таки со вздохом отвернулась от стремительных вод Сэтагавы и продолжила путь. Так для нее проходили недели и месяцы. Лето сменило весну, а осень пришла на смену лета. Приближался конец одиннадцатого месяца (нынешний декабрь и начало января). Измотанная до состояния тени, практически утратившая надежду на выполнение своего разрастающегося задания, в сумерках Тэрутэ втянула свою тележку в город Осака. Снова начался снег, уже покрывший землю. В те времена Осака весьма отличалась от огромного и суетливого базара времен Иэясу. Известность к нему пришла благодаря его монастырям, прежде всего великому Тэннодзи. Он входил в комплекс священного побережья Идзуми и Сэцу. Деревня и ее обитатели относились к монастырю Тэннодзи, к нему же относились важные сторожевые посты на подступах к реке со стороны Юдогавы по пути к Киото. Тэрутэ двигалась вдоль Тэрамати, с трудом таща за собой свою тележку с мужем. Бесконечные холодно-белые стены монастырей казались такими же бесчувственными, как падающие хлопья снега, который стопорил колеса ее неуклюжего транспортного средства. В этой монастырской части деревни совершенно отсутствовали жилые дома. Чтобы составить мнение о такого рода месте, в то время надо было обращаться в Коясан, которых там находилось два или три, и в самый совершенный из сохранившихся старых средневековых монастырских городов Японии. Здесь посередине выделена площадка для небольшого скопления лавок, предназначенных для торговли предметами первой необходимости для паломников и священными сувенирами. Со всех сторон на огромное расстояние протянулись сотни монастырей за стенами с их тысячами монахов, живущих на великие подношения былой щедрости и уважения; они жили, учили, упорно проповедовали при всех появлениях на людях в соответствии со светом, доступным им.
