Прошел день, два, неделя… Меня на допросы не вызывали. Появилось ощущение, что обо мне просто забыли. Эх, товарищи мои сейчас воюют, а я здесь прозябаю. Сучков небось думает, что мне хитроумную операцию поручили, а я в камере сижу. Обидно до слез.
Считая дни, я ногтем делал царапины на стене.
Пролетела вторая неделя, третья… Слышал я раньше мельком, что есть такие узники в спецслужбах – годами без вины сидят. Но как-то слабо верилось. А теперь и к себе примерил. Неужели победу в камере встречу, как уголовник, отнявший у старухи хлебную карточку, а не как воин, внесший в эту победу свою, пусть и малую, лепту? И поговорить в одиночке не с кем, а я привык жить среди людей – в движении, активно. А в камере я видел лишь надзирателей при раздаче пищи. Не один раз я спрашивал о сводках Совинформбюро – меня интересовало положение на фронтах. Но надзиратели лишь бросали немногословное: «Разговаривать с подследст-
венными не положено». Вот так. Я не майор СМЕРШа, а подследственный.
Наконец загремели ключи в замке, и надзиратель гаркнул:
– Колесников, на допрос!
Ну хоть какое-то разнообразие в унылой жизни!
На этот раз меня завели в кабинет Бодрова. Войдя, я встал у двери, руки – за спиной. Усвоил уже арестантские привычки.
Бодров поднял голову от бумаг, которые лежали перед ним, отложил в сторону ручку:
– Садись, Колесников. Для тебя хорошие новости.
Я стоял и молчал.
– Наша Рабоче-Крестьянская Красная Армия освободила Гливице, и наши сотрудники допросили агента Эльжбету.
– Тоже в тюрьме?
– Смотри, какие мы обидчивые! Она подтверждает твои слова.
– Кто бы сомневался.
– После возвращения из дальнего тыла, учитывая, что ты действовал там в одиночку, положена проверка. Пойдем.
Майор завел меня в знакомую комнату, достал из шифоньера мою форму – ту, в которой я приехал в Москву.
– Переодевайся.
Я снял форму рядового и надел свою, офицерскую. С некоторым удовольствием опоясался ремнем. Форма без ремня уже и не форма, а в камере у меня был ремень брезентовый – солдатский отобрали сразу.
Натянул сапоги – свои, хромовые, вместо кирзовых. И почувствовал себя почти человеком. Почти – потому как все еще был без документов и наград.
Правда, документы и награды Бодров мне вернул в своем кабинете, достав их из сейфа. А пистолет мой повертел в руках, взглянул на меня и снова убрал его в сейф.
– Верни пистолет – это личное оружие. Не ты мне его давал, не тебе и забирать.
– Здесь я решаю.
– Так я уже не подследственный, обвинение с меня снято?
– Конечно.
– Я бы хотел написать рапорт о переводе в действующую армию. На фига мне такая служба, на которой после выполнения задания в камеру сажают?
– Дурак ты, Колесников. Написать можешь, но не советую.
Я сел за стол, взял ручку, бумагу и написал рапорт.
– Знаешь, майор, кадровые вопросы я решать не правомочен. Твой рапорт передам по начальству. Жить пока будешь на первом этаже, в офицерском общежитии. Думаю, вопрос решится быстро.
Вызванный сержант проводил меня вниз, доложил дежурному лейтенанту. Я завалился на койку. Службу в зафронтовой разведке я представлял себе по-другому.
Вечером поужинал в столовой со всеми и – спать. Как же это хорошо, когда не гремит вечером «кормушка», когда надзиратель на отмыкает цепь на нарах, когда есть одеяло и подушка.
Выспался по-человечески. А уже утром посыльный снова вызвал меня к Бодрову.
– Твоему рапорту, Колесников, был дан ход – он удовлетворен. Склад помнишь, где немецкую форму получал?
Я кивнул.
– Получишь шинель и шапку – армия перешла на зимнюю форму одежды. В штабе получишь командировочное удостоверение и можешь отправляться на новое место службы – Первый Украинский фронт. Там начальника отдела СМЕРШа бомбой убило – вместе с пятью сотрудниками. Начальник фронтового СМЕРШа уже информирован о твоем назначении. Держи свой пистолет.
Я вложил пистолет в кобуру и лишь теперь почувствовал себя полноценным офицером. Козырнул Бодрову и направился к старшине в каптерку.
Мне подобрали шинель и шапку по размеру, погоны майорские. Вот теперь все, надо уезжать из Москвы. От начальства лучше подальше. Пусть в полковые войска или в СМЕРШ разыскником-«чистильщиком», но только без хитроумных операций.
Я вышел на улицу, поглядел на прохожих. Хорошо!
Начинался новый этап моей жизни.
Штрафбат времени. «Волкодав» из будущего
Глава 1
Самоходчики
Ну что же, выбирать не приходилось, на службе приказ не обсуждают, а исполняют. Конечно, хотелось бы вернуться на старое место службы, где знают меня, где знакомы командиры воинских частей.
Добираться пришлось на перекладных, поездами и попутными машинами. Учитывая, что пассажирских поездов практически не было, а шоссейные дороги представляли собой лишь направления, разбомбленные нашими и немцами, раздавленные гусеницами бронетехники, сделать это было непросто.
На железнодорожных станциях отоваривался по продаттестату. Кормили скудно и невкусно: жиденький супчик, перловая каша на воде, почти прозрачный чай и липкий черный хлеб. С голодухи не помрешь, но после такой еды чувствуешь себя голодным. На фронте, на передовой, в действующих частях нормы на питание были немного повыше, кормили сытней, да и во время наступления частям доставались трофеи.
Сергей еще помнил первые месяцы войны, когда у немцев харчей было много, да каких! Со всей Европы вина, консервы. Ныне хуже, скуднее стало снабжение: кофе – эрзац ячменный, хлеб – как вата. Но тушенка оставалась вкусной, – видно, довоенные запасы.
Наших бойцов часто выручал «второй фронт» – так в частях называли американскую еду, поставляемую по ленд-лизу. Консервы: тушенка, консервированная колбаса, мясные паштеты – даже яичный порошок. Солдаты метко прозвали его «Яйца Черчилля». Стоило развести его водой, а лучше молоком – и на сковородку, как получался замечательный омлет.
В Киеве он задержался на день. После освобождения от немцев и штурма нашими войсками город был разрушен. На
главной улице Киева, Крещатике, стояли, зияя прокопченными оконными проемами, сгоревшие дома.
Удивило, как много местных жителей появилось в городе после освобождения. Исхудавшие, в обтрепанной одежде, напоминающей иногда рубище, они бродили по городу в поисках пропитания и приюта. Я бывал не в одном освобожденном городе и почти везде видел одну и ту же картину.
Раньше, до войны, Киев был не только столицей Украины – здесь размещался штаб Киевского особого округа. В городе также размещалось управление НКВД и прочие службы.
