Значит, перед Новгородом дракарру следует незаметно вытащить на берег, а затем на катках, а где и на плечах проволочь её, обогнув столицу Руси Северной. А там уж снова незаметно спустить дракарру на воду.
Вдруг резко набежали на дотоле безоблачное небо тучи, и хлынул ливень! И шёл он весь вечер, потом перестал, а ночью опять ударил с новой силой. Многое пришлось испытать норманнам Торстейна, но все они были, как на подбор, равны по мощи своему начальнику.
Нет худа без добра: тот же дождь дал норманнам возможность проволочь дракарру почти не прячась, что хоть Как-то облегчило им их действия.
За ночь преодолев пять поприщ
[55]
, которые лежат между Новгородом и Ильмень-озером, норманны в укромном месте рано утром подняли паруса, так как задул угонный ветер. А войдя в Ловать, воины Торстейна под покровом густых веток близко растущих к воде деревьев на вёслах потихоньку стали подниматься к истоку. Ближе к сумеркам бросили якорь в том месте, где начала сужаться река, — здесь, недалеко от волока из Западной Двины в Ловать, хорошо укрывшись, следовало ждать возвращения из Скандинавии свадебного судна с Ефандой и её братом Оддом.
Как только заключили под стражу верховного жреца Сереженя, Рюрик повелел перевернуть всё вверх дном в его жилище и найти часть дощечек, которые с дощечками других жрецов и должны были составить Велесову книгу. Князю доложили, что именно Сережень вырезает историю славян, повествующую о днях сегодняшних, то есть о времени правления его и киевских князей Аскольда и Дира. И Рюрику небезынтересно было узнать, как изображает верховный жрец это правление, хотя и ведал отчасти, что Сережень вообще всех князей называл людьми тёмными. Новгородский князь и сам, кстати, сообщил об этом в беседе с киевскими купцами. Но теперь Рюрика интересовали подробности.
О жизни славян, рассказанной жрецами, князю приходилось читать текст, правда, не в подлиннике, а сведённый с дощечек на бересту, и он мог его воспроизводить по памяти слово в слово.
Теперь же Рюрика постигло разочарование, когда гридни вернулись ни с чем, действительно перевернув всё в жилище Сереженя вверх дном, но дощечек так и не обнаружив.
«Наверно, в них волхв называет нас не только «тёмными», но как-нибудь и похлеще...» — подумал Рюрик.
Да, так оно и было. И приведённые ранее подлинные тексты Велесовой книги как раз говорили об этом.
Сереженя пытали, но добиться сведений о местонахождении его дощечек так и не смогли. Не сказав ничего, верховный жрец умер под топором ката, весь истерзанный в клочья
[56]
.
Дощечки Сереженя не сгинули.
Верховный жрец сговорился со своим братом, что даст знать, если ему или дощечкам станет угрожать опасность. А такое предполагал: правда глаза колет даже простому человеку, а князьям тем паче.
Брат Сереженя раньше жил в селении с женой и детьми. Но напал чёрный мор, селение полностью вымерло; чтобы мор не распространялся дальше, дома и трупы сожгли, а единственный оставшийся в живых из всего селения брат волхва подался в лес. После смерти любимых горе навалилось на него тяжким грузом: видеть никого не хотел. Поселился один в бывшем шаманском шалаше, начал охотиться, рыбачить в протекающей неподалёку речушке и бортничать. Научился лазить по деревьям не хуже рыси, взял себе новое имя — Кнах.
И вот когда Сереженя заключили под стражу, Кнах проник в его жилище, разыскал в условленном месте захороненные дощечки и взял их с собой.
Казнь проходила в присутствии Кнаха; он видел изуродованное тело брата, благодарил его за то, что не выдал, и поклялся отомстить.
Изменил внешность, побрил голову, оставив на макушке расти лишь пучок волос. Вроде косы. Перебрался под видом кудесника-предсказателя в Перынскую рощу и стал подбивать разбойных людей против новгородского князя. Ещё больше возненавидел его после того, как побывал на теремном дворе и не захотел встречаться с его матерью, для чего и засел на дереве, разыграв из себя дурака. А с такого и спросу никакого!..
А морочить голову людям умел: шутками, прибаутками, присловиями, заговорами, оберегами, чародейством, изурочиванием, — поражая знанием обычаев, обрядов, примет по солнцу и облакам, по луне и звёздам, по дождю, по животным и птицам. Ведал он всё это от отца — шамана у самоедов. И Сережень тоже познал от родителя много таинственного. Отец научил сыновей и грамоте. Вот Сережень и стал волхвом, а со временем — верховным жрецом Новгорода. Только судьба его ужасна... Однажды Кнах плясал с бубном из кожи летучей мыши в лесном шалаше, надев одежды, увешанные железными и медными фигурками рыб и животных, и узрел чёрную птицу, которая села у отверстия шалаша и предсказала жуткую смерть брата.
Много простых людей теперь приходило к Кнаху в Перынскую рощу. Шли в основном те, на ком был дурной сглаз: верили, что все их беды и неудачи от этого. Особенно опасались чёрных глаз. Эти глаза, считали, куда опаснее серых или голубых.
Жила в народе древняя вера в убийственную силу взгляда Василиска. Даже повстречаться с ним во сне — явная смерть. Представлял собой Василиск животное — видом дракон с крыльями и петушиной головой. А египтяне, к примеру, Василиска представляли ужасным крокодилом, быстро бегавшим как по воде, так и по суше. А если бы спросить о Василиске грека Кевкамена, христианина, он бы ответил, что знает о нём из одного псалма Давида, в котором и говорится о Василиске.
