Меня вырвало.
3
Помыв раковину хлоркой, я долго, долго ополаскивала ее водой. До тех пор, пока вся эта беда не скрылась в глубинах парижской канализации.
— С тобой все в порядке?
Голос Полин.
Не слышала, как она вошла. Ее, конечно, беспокоило не мое здоровье, а расход воды.
— Тебе нездоровится?
Я обернулась, желая ее успокоить, но поняла, что она мне не поверит.
— О господи… Что еще с тобой приключилось? Перебрала вчера с алкоголем, да?
Ну и репутация у меня…
— А вот и нет! — глупо похвасталась я, пальцами вытирая растекшуюся тушь. — Большой праздник мне сегодня еще только предстоит! Смотри, какая я нарядная… Собираюсь на свадьбу к Шарлотте…
Полин даже не улыбнулась.
— Матильда?
— Да.
— Я не понимаю тот образ жизни, что ты ведешь…
— Я тоже не понимаю! — рассмеялась я и высморкалась в раковину.
Полин пожала плечами и направилась к своему любимому чайнику.
Я чувствовала себя глупо. Полин не часто проявляла ко мне такой интерес. Мне хотелось исправить ситуацию. Да и потом мне нужно было с кем-то поделиться.
— Ты помнишь… Тот тип, что нашел мою сумку…
— Тот псих?
— Ну да.
— Он снова проявился? Продолжает к тебе приставать? О черт, чай почти кончился…
— Нет.
— Надо сказать Жюли, пусть купит чая…
— Он повар.
Полин как-то странно на меня посмотрела.
— А? Да? И что? Почему ты мне это говоришь?
— Просто так… Ладно, мне пора, не то я опять все пропущу.
— Когда вернешься?
— Не знаю.
Она проводила меня до дверей.
— Матильда?
— Йес.
Она поправила мне воротник.
— Какая же ты красавица…
Я улыбнулась ей в ответ и почтительно склонила голову.
Пусть она там себе воображает мое очаровательное смущение, пока я борюсь со слезами.
4
А потом — всё. Потом — это сейчас, и мне больше нечего рассказывать. Да и желание пропало. Я сейчас, даже если этого не видно невооруженным взглядом, съежилась на обочине жизни в ожидании, пока она пройдет.
«Маскированная депрессия» — уже не помню, откуда я выудила это лицемерное выражение, но пользовалась им охотно. Оно мне подходило. Думаю, из-за маски. Сколько лет меня приводили в пример, кружили мне голову, нахваливая мою силу, чувство юмора, отвагу… Так вот, сборище трусов, все это было слишком просто. Чересчур просто. Да, я пыталась вас защитить и держалась, сколько могла, но больше я не могу, все.
Я сломалась.
Потому что все это вранье, друзья мои… Да, все… Одна сплошная показуха… Я знала, что моя мать заполняла эти свои формуляры как попало: она ставила крестики, где надо, и оставляла заполненные бумаги на видном месте, специально, чтобы меня успокоить. Я знала, что грош цена была всем этим хорошим новостям, которые она часами громко рассказывала бабушке по телефону. Я знала, что они обе мне врут. Я знала, что мой папаша отправился к свой шлюхе, как только отвез мать в больницу на химиотерапию, и я знала, что она тоже об этом знает.
Я знала, что ее тело не успеет остыть, как он уже смоется из дому. Что я отправлюсь жить к старшей сестре, сбрею волосы на голове и брови, завалю выпускные экзамены, буду сидеть с ее детьми, чтобы как-то отблагодарить. Я знала, что прекрасно с этим справлюсь, буду симпатичной, классной, не вызывающей подозрений, заводной теткой, которая прыгает на кроватях и прекрасно разбирается в карточках «Покемон» и «Белла Сара». Знала, что снова стану отращивать волосы, нагоню упущенное время, буду много трахаться и много пить. Заработаю репутацию кутилы, тусовщицы, стойкого бойца, всегда готового на подвиги, чтобы на меня повесили соответствующий ярлык и раз и навсегда отстали.
Знала, что зять дал мне работу, чтобы потешить свою гордость этакого Корлеоне, мол, семья — это святое и т. д. и т. п., и что если не я буду «готовить» ему будущих клиентов, так вместо меня этим займется другая продажная душонка. Да, я все это понимала и ничего не говорила вам, потому что я великодушна.
Лишь однажды за все эти годы, проведенные на фронте, со мной случилось что-то прекрасное, лишь однажды я не врала — так кретин написал об этом книгу. Так что вот, приличия требуют сохранять веселый вид, но мне сегодня не до приличий.
Сегодня я отдыхаю, показываю всем «фак» и отключаю телефон.
Увы, против натуры не попрешь, и как хорошая девочка я заставлю себя дойти до конца этой истории, но предупреждаю: можете смело перематывать вперед, ничего особенного не потеряете.
Акт третий
1
Однажды как-то раз я забыла сумку в кафе около Триумфальной арки. В сумке лежал конверт с сотней стоевровых купюр. Сто зелененьких банкнот прямиком из банка. Красивые, хрустящие, гладенькие и чистенькие, прям как новые. Какой-то толстяк нашел мою сумку и четырьмя днями позже вернул мне ее нетронутой.
Внутри сумки было спрятано письмо, живописующее в 3D мою «киску» и сиськи. Ладно, думаю, с каждым может случиться… Пусть не такое сочное письмо, но какие-нибудь фотографии, видео, удручающие смски, откровенные вложенные файлы, призывные пиксели, отвратительные и злонамеренные, все эти предательские штуковины, весь этот арсенал самолюбования и бесстыдства, которым на сегодня все мы так старательно обзавелись, должно быть, уж немало повлек за собою проблем, ведь так?
Еще бы… наверняка это добавило и остроты судебным заседаниям, и боли разбитым сердцам… Ну а я-то с чего это вдруг так распереживалась? Строю тут из себя поруганную невинность? Да какое мне дело, что какой-то там тип, которого я никогда в жизни больше не увижу, узнал о том, какая я на вкус, а? Ведь правда! Все эти мои причитания абсолютно бессвязны. И с каких это пор я стала вдруг такой деликатной? Черт побери, ведь это я бы все-таки заметила!
Все вокруг стало каким-то бессвязным. Да и внутри.
На свадьбу я шла, положив под язык две таблетки болеутоляющего, уверенная в том, что напьюсь вхлам. Возможно, выглядела я прекрасно, но было это уж точно ненадолго. Уж в чем-чем, а в этом я могла даже не сомневаться.
2
Добравшись до мэрии 20-го округа, я уже запыхалась и, стремительно преодолевая лестницу в своих пресловутых сногсшибательных «лодочках», как и полагается, вывихнула себе лодыжку.
Корчась от боли, я обратилась к какому-то типу, который выглядел так же нарядно, как я, но не так сильно спешил.
