Я с усилием сглотнула и отошла, убрав руку с руки Кишана. Рен наблюдал за нами, как кот, следящий за трепыханием загнанной в угол мыши. Он слегка наклонил голову, зорко ловя каждое наше движение. Кишан снова заговорил с ним негромким, успокаивающим голосом, и мы потихоньку начали пятиться назад.
– Если он бросится на нас, я займусь им, а ты беги за Кадамом, – еле слышно шепнул мне Кишан.
Я кивнула, боясь выглянуть у него из-за спины.
Рен сделал широкий шаг вперед:
– Отойди от нее, Кишан. Сейчас же.
Кишан мотнул головой:
– Я не позволю тебе тронуть ее!
– Тронуть ее? Я не собираюсь ее трогать. А вот тебя, напротив, я собираюсь убить.
Кишан поднял руку:
– Рен, я не знаю, что на тебя нашло. Может, это яд кракена. Но я прошу тебя, успокойся и отойди.
– Вишшва!
[22]
– рявкнул Рен.
Потом он начал кричать на Кишана на незнакомом мне языке и так быстро, что я не разобрала ни слова. Не знаю, что именно он говорил, но слова были такие, от которых Кишан затрясся и заиграл желваками. Грозный рык заклокотал в его груди.
– Келси, – прошипел Кишан сквозь стиснутые зубы, – уходи. Беги!
Чем бы ни был одержим Рен, его состояние становилось все опаснее. Кишан сказал ему что-то, но его слова ничуть не успокоили Рена. Скорее напротив, они еще сильнее распалили его.
Кишан сделал еще один шаг назад и сжал мою руку.
– Уходи! Я его задержу.
Я повернулась было, чтобы бежать, но вдруг услышала душераздирающий стон и звук падения, гулом отозвавшийся по палубе. Стремительно обернувшись, я увидела Кишана, стоявшего над распростертым телом Рена.
– Что ты с ним сделал?!
– Ничего. Я до него не дотрагивался. Он вдруг схватился за голову и упал.
Рен стоял на коленях, упершись головой в доски палубы. Он раскачивался из стороны в сторону, зажимая руками уши, и стонал от боли. Внезапно он всем телом запрокинулся назад, словно его сотрясала судорога. Стиснув кулаки, Рен зарычал от боли – никогда в жизни я не слышала более страшного, леденящего кровь вопля. В этом жутком крике слышался хохот Локеша, терзавшего Рена, боль многомесячных пыток и смертная мука человека, потерявшего все, ради чего стоит жить.
Я должна была броситься к нему. Он нуждался во мне. Его страдания просочились под мою кожу, проникли в кровь, сделались моими. Я должна была прекратить их. Я не могла позволить ему так мучиться, не могла допустить, чтобы он так страдал. При этом я откуда-то знала, что могу положить конец этому кошмару, этой тьме, омрачившей его разум и душу.
И тогда я почувствовала. Там, под болью, под мукой, за непрекращающейся агонией, находилось что-то прочное, сильное, нетронутое и нерушимое. И оно вернулось. Мост между мной и Реном был восстановлен. До сих пор он был скрыт под волнами боли. Но даже затопленный, он всегда оставался на месте, такой же крепкий, прочный и надежный. Я бросилась к Рену, но Кишан оттащил меня назад.
Рен снова выпрямился и тяжело задышал, упершись дрожащими руками в палубу. Мое сердце часто-часто забилось в такт его сердцу. Я чувствовала, как мои руки трясутся в едином ритме с его руками. Так мы трое простояли несколько минут. Наконец Кишан шагнул к брату и протянул ему руку. Рен сделал несколько глубоких вдохов, схватил руку Кишана и с усилием встал на ноги. Он поднял голову, но посмотрел не на Кишана. Он смотрел на меня.
А я приросла к палубе. Моя кожа покрылась мурашками. Кровь горячо и быстро стучала в жилах.
Кишан заговорил первым:
– Ты… в порядке?
– Теперь да, – ответил Рен, не сводя глаз с меня.
– Что с тобой произошло? – спросил Кишан.
Рен глубоко вздохнул, нехотя перевел глаза на брата:
– Скрывающее покрывало сброшено.
– Покрывало? Какое покрывало?
– В моем сознании. То, которое положила Дурга.
– Дурга?
– Да, – тихо ответил он. – Теперь я вспомнил. – Его взгляд снова вернулся ко мне. – Я вспомнил… все.
Я ахнула. Ночной воздух сгустился вокруг нас. Только что сырой и холодный, он вдруг стал теплым и влажным. Пульсирующий жар пробежал по моему телу, согрел мышцы, растопил и прогнал все напряжение последних секунд, заставил забыть обо всем на свете, кроме одного: мужчины, без слов говорившего со мной жарким взглядом своих сияющих синих глаз. Не знаю, сколько мы простояли так, глядя друг на друга. Вряд ли я смогла бы сама прервать этот безмолвный разговор, если бы Кишан не встал передо мной, загородив брата. Мне пришлось несколько раз моргнуть, чтобы понять, что он говорит.
– Стой здесь, – сказал Кишан Рену. – Мы спустимся вниз и приведем Кадама. Ты меня слышишь, Рен?
Рен ответил, не сводя глаз с меня:
– Да. Я хорошо тебя слышу, Кишан. Я останусь здесь и буду ждать.
– Хорошо, – буркнул Кишан. – Идем, Келлс.
Он схватил меня за руку и потащил прочь. Я, как кукла, пошла за ним, а все мои мысли остались там, на палубе.
Как только мы свернули за угол, меня догнал голос Рена, еле слышный, как шепот ночного ветра:
– Не уходи, йадала. Останься со мной.
Я затаила дыхание и обернулась, но никого не увидела. Кишан крепче сжал мою руку и потянул за собой. Мы остановились перед дверью каюты мистера Кадама, Кишан тихо постучал. Дверь чуть приоткрылась, потом распахнулась шире, приглашая нас войти.
Мистер Кадам был в мужском халате – причудливом одеянии, которое мужчины сотни лет назад носили перед тем, как отойти ко сну. Кишан быстро рассказал ему, что произошло. Они оба настаивали, чтобы я осталась в каюте, пока они поговорят с Реном. Я не хотела, но они уперлись, а у меня не было сил с ними препираться. Махнув рукой, я села в кресло мистера Кадама и положила на колени тяжелую книгу.
Я открыла ее, но не смогла прочесть ни строчки. Мозг отказывался воспринимать происходящее. Все мое существо переключилось на ощущения, и единственное, что я могла чувствовать, была сильная связь, ожившая в центре тела. Зияющая дыра, недостающее звено, кровоточащая часть меня, пропавшая в Шангри-ла, вернулась, более того, я чувствовала другой конец этой цепи. Я снова соединилась с Реном. Только что я была совсем одна. Беззащитная. Голая. Открытая всем ветрам жестокого мира. А теперь… перестала.
Даже сейчас, когда нас разделяло несколько палуб, я чувствовала тепло его присутствия, будто теплое одеяло уютно обернулось вокруг моего тела, вокруг сердца. Оно баюкало, согревало и защищало меня. Оно укрывало меня от всех невзгод, и я знала, что больше не одинока. Оказывается, до сих пор я была похожа на дуршлаг, который удерживал нечто, при этом давая просочиться из меня некой драгоценной влаге.
