* * *
Сидя на неудобном стуле перед злым дядькой в милицейской фуражке и очках, я ежилась от холода. Оранжевый купальник ничуть не грел.
– Прикройте срам, – дядька протянул мне китель. – Так, говорите, документов у вас нету?
– Ну куда я, по-вашему, могу их спрятать? – Я развела руками, дав дядьке возможность сообразить, что потайных карманов на бикини быть просто не может. Там вообще мало что можно было разместить.
– И машина, значит, не ваша, а вашего знакомого? – Он грозно пошевелил бровями. – И как его зовут?
– Не помню, – я мотнула головой. – Может, Саша, а может, Жорик… или Жоржик.
Дядька что-то долго разглядывал на допотопном дисплее, затем зыркнул на меня очками и прошипел:
– Машина уже час числится в угоне! Пройдемте-ка в КПЗ.
Рассвет я встречала как в «Графе Монте-Кристо». Солнце заглядывало в зарешеченное окно, и по сырому стылому каземату бегали большие серые крысы (ну ладно, ладно, насчет крыс я преувеличила). Завернувшись в зеленое в клетку одеяло, я ходила из угла в угол в поисках рифмы к КПЗ. Нашлось только «безе», и все тут. Пока я сочиняла начало фразы, молоденький краснощекий сержантик распахнул дверь и звонко выкрикнул: «На выход!» Я надела страшное лицо маньяка-убийцы и, сделав сержантику «козу», вальяжно покачивая бедрами, вышла в коридор.
Не скажу, что на душе у меня было спокойно, но все же я находила все происходящее забавным, плюс это помогло мне позабыть на время вероломных шотландских сеттеров. Впрочем, ненадолго…
Андрей собственной персоной о чем-то спорил с очкастым дядькой в фуражке, возле Андрея стоял, покачиваясь, Серега, а не то Жорик, не то Жоржик подписывал какие-то бумаги.
– Рада вас видеть, граждане, в добром здравии! Какое дивное солнечное утро! – С этим заявлением я театрально сбросила с себя зеленое в клетку одеяло и предстала перед ними в полной оранжевой красе.
Не то Жоржик, не то Жорик громко икнул и чертыхнулся. Серега побледнел и закачался еще сильнее, а Андрей, пройдя за перегородку, взял меня за руку и вытащил вон из отделения. Не говоря ни слова, он запихнул меня в свою машину.
– Едем в номера!!! – взвизгнула я и бросилась ему на шею. Он оттолкнул меня и завел мотор.
Я была выгружена возле бабулиного дома и выставлена на обозрение бабулиных подруг, дружной стайкой сидевших на лавочке. Андрей, молчавший всю дорогу, так же молча развернулся и уехал. Я же, рассылая воздушные поцелуи направо и налево, прошествовала в подъезд и, зайдя в лифт, опустилась на пол и горько-прегорько заревела. Эта сказка про Золушку имела неожиданно печальный конец.
Глава двадцать девятая
(Все ближе и ближе к развязке, неожиданный поворот на финишной прямой.)
Прошел вторник, прошли среда и четверг. Я сидела дома и не отвечала ни на какие телефонные звонки. Трезвонили вовсю. Ленка, Серега, Наташи, Ольга Шпитко и даже Митрич. Несколько раз звонили Вован и Женюлик. Объявился даже Макфеллоу с просьбой о встрече. Мой братец безупречно выполнял обязанности личного секретаря, по-видимому надеясь на нехилое материальное вознаграждение. Он без лишних комментариев бегал в ларек за сигаретами и раз в полчаса делал мне крепкий кофе. Мама и папа ко мне не совались, потому что им было официально сообщено, что я нахожусь в глубокой депрессии. Они на мысочках крались по коридору и старались громко не разговаривать, зная, что моя депрессия чревата непредсказуемыми последствиями.
В пятницу часов в двенадцать утра братец с кислой миной давал мне отчет о политической ситуации.
– Итак, два раза – Ленка с работы, четыре раза – некий Сергей с работы, один раз – бабуля, один – Иннокентий Митрофанович, пять раз – стоматолог, один – поэт-киллер и четыре раза – этот твой лесбиян.
– Он не лесбиян, он трансвестит, – хмуро поправила я братца.
– Какая разница? Сказал, что женится…
– Не женится, а выходит замуж, – опять поправила я.
– Нет, именно женится. Что же я, по-твоему, не могу отличить одно от другого? Будучи кровным братом старой девы со стажем, в таких вещах я здорово разбираюсь.
– Ладно, проехали. Дальше?
Братец еще раз сверился с записями и продолжил:
– Ленка с работы просила передать, что они тебя помнят и любят. Сергей слезно умолял тебя перезвонить и клялся, что его чувства к тебе разгорелись с новой силой. А какой это БМВ ты угнала, Хлорка?
– Красненький. Но это тебя не касается. Дальше.
– Ну ты, мать, даешь! БМВ – это сила. Дальше Иннокте… тьфу, Нинокте… тьфу, который Митрофанович. Очень беспокоился насчет твоего здоровья и просил напомнить про вторник. Мол, нехорошо обманывать ожидания сотрудников. Мол, все всё понимают, но дружба дружбой, а денежки любят счет.
– Мерзавец, подлец, фанфарон, негодяй и весьма невоспитанный человек! – скрипнула я зубами. Братец стушевался и начал пятится к двери. Мое обращение к высокохудожественному стилю ничего хорошего не предвещало. – Нет, какая все-таки низость – напоминать мне о подобных мелочах в такие моменты! Бессовестный, беспардонный и беспринципный тип.
Братец скрылся за дверью вовремя. Мамина любимая напольная ваза разлетелась на мелкие осколки, ударившись о косяк. Выискав в пепельнице наиболее приличный бычок, я лихорадочно закурила. А ведь верно, в независимости от всех депрессий, стрессов, сплинов и хандры пари оставалось в силе. Вторник. Черный вторник. Кровавый вторник. На секунду промелькнула мысль сбежать или продать машину и повести их все-таки в «Максим»… Успеется. Дело-то было уже действительно не в деньгах. После всего, что случилось, выигрыш потерял свою былую привлекательность. И ох как не хотелось выглядеть брошенной дешевкой перед всеми. Достаточно того, что я это знаю. Последний, самый последний раз я решила попросить Андрея об услуге. Договор есть договор, к тому же я все еще верила в некое благородство шотландских сеттеров. С этими мыслями я взяла чистый лист бумаги и стала разрабатывать сцену финала.
Разработка монолога под занавес заняла у меня всю пятницу и выходные. Братец исправно носил мне кофе и выметал испорченные рукописи. Я почти не спала, совсем не ела и страшно осунулась.
В понедельник с утра, надев джинсы и мятую футболку, я поехала в офис.
* * *
Лошадь Пржевальского, увидев меня в дверях, бросилась ко мне как к ближайшему родственнику, вернувшемуся с полей сражений.
– Ну ты где пропадаешь? Все в порядке? Мы тут страшно переволновались, – она расцеловала меня в обе щеки.
– Я здесь, и все идет по плану, – я выдавила из себя подобие улыбки. – Тащите завтра ваши доллары.
– Да хватит уже… – в разговор влез вездесущий Митрич. – Мы все уже знаем и видим. И проигрыш мы решили тебе простить.
– И вообще, Лариса, – вмешалась Светлана Денисовна, шевеля грудями, – мы считаем, что все это было просто неудачной шуткой. Нам жаль, что вы при этом получили душевную травму, извиняемся перед вами и хотим признать, что вы были на высоте все это время…
