И вот теперь эта глина, размокшая от дождя, глина, которая держала его так долго, стала слишком мягкой. Дерево цеплялось за глину из последних сил. Оно раскачивалось из стороны в сторону, пока наконец не упало, выбрав правильное направление: оно упало поперёк ручья, того самого ручья, на берегу которого оно простояло всю свою долгую жизнь.
Пак взглянул на упавшее дерево.
Перед ним был мост. Мост через ручей.
108
Свершилось! Праматерь наконец обрела свободу. Она сразу же скользнула в солёный ручей, но оставалась там недолго. Тысячу лет она слышала только свои мысли, только свой голос, только биение своего сердца. Теперь она хотела услышать голос старого друга.
Она проползла по дну ручья и очутилась на противоположном берегу. Она радовалась холодному дождю, который падал на её блестящую кожу, радовалась тому, что наконец может вытянуться во всю длину.
Скоро она уже оказалась по ту сторону старого песчаного карьера. Она миновала зыбучие пески, которые проглотили бы всякое живое существо, но не Праматерь. Она проскользнула через карьер так стремительно, что коварный песок не успел схватить её.
И вот она уже в Большой песчаной пойме, на берегу илистой протоки, там, где она, как встарь, обвилась своим сильным телом вокруг старого чёрного кипариса и, свесившись с самой толстой ветки, стала глядеть вниз, на бурую воду. Скоро показались знакомые пузыри, поднимавшиеся со дна протоки.
— Сестра! — Царь-аллигатор всплыл на поверхность.
Она была поражена, увидев его: он стал ещё толще, ещё длиннее.
— Я вернулась, — сказала она.
— Я ждал тебя, — ответил он.
Он и впрямь ждал её, ждал все эти долгие годы. Он удивился, когда она исчезла. Он раздумывал, куда она подевалась, где она прячется и почему. Но он точно знал, что она вернётся.
— Как же долго тебя не было! — сказал он.
— Где она? — прошептала змея. — Где дочка?
И он приготовился рассказать ей все новости, всё, что случилось в лесу за долгую тысячу лет. Но рассказ его прервался, не успев начаться. Он вдруг почуял, что кто-то приближается к протоке. Это был человек. Тот самый человек! И Царь-аллигатор, ударив хвостом по воде, ушёл на самое дно. «Ничего, — подумал он, — с новостями ещё успеется. Праматерь подождёт. Что такое несколько часов по сравнению с целой тысячей лет?»
Расстроенная змея заползла на крону кипариса, на самые верхние его ветви, обвилась вокруг них, тихонько прошипела: «Ш-ш-ш-ш-ш!» — и, замерев, стала наблюдать.
Сверху ей было всё прекрасно видно.
109
На другом берегу ручья Пак подошёл поближе к упавшему дереву. Он чуял запах воды. Брызги ручья долетали до его носа. Он сделал ещё несколько шагов и влез на толстое основание лежащей сосны. Вода гудела под ним, в ней плыли, кружась, обломанные ветки. Бурный поток был вовсе не похож на мирный ручей, по которому он пытался плыть вместе с черепахами всего несколько дней тому назад. Тогда он очутился в ручье, и это было очень плохо. Но сейчас всё было намного, намного хуже. Вода пенилась вокруг дерева и продолжала быстро подниматься. Надо решаться. Если он промедлит, дерево окажется под водой или вода смоет его со ствола, пока он будет переходить через ручей. Пак взглянул вниз и увидел стремительный водоворот. Запах воды ударил ему в ноздри. Брызги летели ему в нос, в глаза, в уши.
«Ты должен вернуться. Должен вернуться».
Пак помотал головой. Собравшись с духом, он сделал ещё один шажок. Лапы его дрогнули, он едва не оступился. Он снова посмотрел вниз. Вода с шумом неслась прямо под ним. Голова его закружилась, живот свело, к горлу подступила тошнота. Он глубоко вздохнул…
«Ты вернёшься. Обещай, что ты вернёшься».
И он побежал. Побежал на тот берег по стволу тысячелетнего дерева, которое могло наконец отдохнуть от долгого неподвижного стояния; по расколотому стволу дерева, которое не смогло удержаться в мокрой красной земле и, падая, легло поперёк лесного ручья, соединив два его берега.
110
Оказавшись на другом берегу, Пак растерялся. Ливень стих, превратившись вначале в моросящий дождик, а потом в густой туман. Пак постоял некоторое время, стараясь уловить нужное направление и настроить свой кошачий радар. Он повёл ушами, повернулся на северо-восток и замер.
Он прислушивался. Он ждал.
Ни звука. До него доносился только шум ручья и птичий хор, который звучал всё громче и громче с верхушек окрестных деревьев. Пак взглянул наверх. Дождь прекратился, но небо всё ещё было затянуто серыми тучами. Видимо, ливень начнётся снова. Надо спешить. Он знал, он чувствовал, что где-то неподалёку его сестра, Рейнджер, тёплый дом под крыльцом, где он родился.
Всем известны истории о кошках, которые прошли тысячи километров, чтобы вернуться домой. Паку не надо было идти так далеко. Птице по воздуху нужно было бы пролететь всего пять километров, чтобы покрыть расстояние между норой в корнях мексиканской сосны и покосившимся домом. По земле, конечно, было дальше, но ненамного.
И вот Пак подошёл к покосившемуся дому и снова увидел грязный двор, ржавый пикап с натёкшей под ним масляной лужей — тот самый пикап, что увёз его вместе с мамой. Он вдохнул прогорклый воздух, в котором стоял запах тухлой рыбы и старых костей, взглянул на полуразвалившийся сарай на краю двора, на трухлявое крыльцо, на разбросанные пустые бутылки и консервные банки. Живот у него подвело, во рту появился горький привкус.
«Ты должен вернуться! Вернуться! Вернуться!»
Мамины предсмертные слова. Они не переставая звучали у него в ушах.
И вот, стоя перед домом, он наконец мог сказать: «Я вернулся». Он обещал и выполнил обещание. Он обещал маме, что вернётся и поможет Сабине и Рейнджеру.
Сабина и Рейнджер.
Он лёг на живот и пополз к крыльцу. Ему пришлось дышать ртом — вонь вокруг стояла невыносимая. Шерсть у него на спине поднялась дыбом. Он всё сильнее прижимался к земле и потихоньку крался к дому. С того места, где он находился, ему был хорошо виден лаз, который вёл под крыльцо, в безопасное, тёмное укрытие. Его усы дрожали.
Теперь от края крыльца его отделял какой-нибудь десяток метров. Десять метров между краем леса и краем крыльца. Но Паку эти десять метров показались целой милей. Совершенно открытое пространство, где ты ничем не защищён и где может произойти всё, что угодно. Здесь требовалась особая бдительность.
Пак ещё сильнее припал к грязной земле. Животом он чувствовал, какая она сырая и холодная. Каждый мускул его дрожал от напряжения, хвост нервно дёргался из стороны в сторону. Он подползал всё ближе, ближе.
