Серёжа-машинист низко опустил кудрявую голову. Всё было виноватым в его сильной фигуре: и вислые плечи, и опущенные руки, и даже полоски на тельняшке.
Сашка подбежал к папе.
– И ты тут, – рассеянно сказал папа и погладил Сашку по голове, чего не случалось уже много лет. Папа считал, что Сашка уже мужчина и отношения у них должны быть строгие, мужские.
– Виктор Николаевич, – дрожащим голосом сказал Серёжа-машинист, подходя сзади. Лицо у него было багровым. Даже глаза были красными. – Мы что, знали, что вода спадёт? Ну, думали, пришвартуемся тут, футбол посмотрим. Ну, на часок запоздаем. Мы что же, знали, что такое получится? Что ж, под суд, значит, за это?
Визгнув тормозами, около кафе остановилась «Волга». Из «Волги» вышли сразу четверо. Двое военных, строгая женщина в больших очках с толстым портфелем в руке и ещё совсем седенький старичок. У него было доброе лицо и довольно длинная белая борода. Ветер тут же занялся его бородой, и старичок сжал её в кулаке, будто боялся, что она оторвётся и улетит.
Все засуетились, давая им дорогу к обрыву.
Сашка с болью смотрел на их спины, заранее переживая: сейчас они увидят… Сейчас они увидят…
И правда, они подошли к краю да так и замерли. Только седенький старичок не подошёл близко, а, прижимая бороду к пальто, вытянул шею и издали посмотрел на «Степана».
Сашка как-то сразу понадеялся, что этот старичок что-то придумает и поможет.
– Н‑да… неприятности… – сказал старичок тонким голосом.
Сашка стиснул зубы. Неприятности… Проклятье!
Папа шагнул было к ним, хотел что-то сказать, но высокий военный остановил его холодным жестом.
– Ваше мнение? – обратился он к остальным.
– Крайне сложное положение, – сказал военный пониже.
– Дикость какая-то, – сказала строгая женщина. Она сняла очки, посмотрела вниз на «Степана Разина» и снова их надела. – Распущенность. Разгильдяйство.
– Может, применить катки? Смазать салом доски и спускать на воду.
– А как вы его поставите на катки, интересно?
– А домкраты?
– Вы посмотрите, каков грунт! Мокрый, можно сказать, жидкий песок.
– В том-то и дело.
Старичок наклонил голову набок, сунул клок бороды в рот и пожевал его. При этом лицо его сморщилось, как будто борода была кислой.
– я скажу вот что. Проще всего оставить катер здесь до следующего года. Весной половодье само снимет его с мели.
– До следующего года?!
Нечего сказать! Хорошенькое дело! Папа что-то невнятно пробормотал сквозь стиснутые зубы.
– Ну тогда вот что. Уж вы поверьте моему опыту. Это вам влетит в копеечку – спускать его на воду.
– Может, прорыть канаву?
– Н‑да… Вот если бы здесь была железная дорога…
– Да, да. Очень мило. Очаровательно! Я восхищён! Проведите сюда железную дорогу, сделайте тут станцию. Только этого не хватало, – снова сказал старичок. – Я вам говорю: ждать до будущего сезона.
– Папочка… – сказал Сашка, замирая от тоски.
– Иди, иди, – сказал папа.
Сашка не мог этого вынести. Папино лицо просто убивало Сашку.
Он попятился в толпу, продолжая всё глядеть на папу, и налетел спиной на Лёльку. Лёлька всхлипнула. Глаза у неё были заплаканные, маленький острый нос посинел от резкого ветра, дующего с реки.
«А если… – как молния, вдруг мелькнуло в голове у Сашки, – а если ещё раз наврать? Ну, ещё один разок. Ну, самый распоследний… И правда, чего он теряется? До будущего года, говорите? Ладно. Сейчас увидим будущий год…»
Сашка быстро оглянулся по сторонам, схватил Лёлькину руку и сжал её изо всех сил, как-то невольно удивившись, до чего же она худая и тонкая, её рука. Но Лёлька была спасение, упустить её было никак нельзя.
Сашка поволок её за собой. Лёлька сначала немного упиралась, а потом молча и покорно побежала за ним.
Сашка утащил её за голубой павильон. Там один на другом стояли ящики с пустыми бутылками. Сашка припёр Лёльку спиной к ящикам.
– Чего ревела? – быстро спросил Сашка.
– Пароход жалко… – тихо всхлипнула Лёлька.
Лёлька стояла перед ним ровненько, как перед учителем, опустив руки, подняв голову, и только мигала. Ресницы от слёз слиплись кустиками.
– Тоже мне! Ревёшь, а сама не знаешь чего, – почему-то шёпотом, наклоняясь к ней, сказал Сашка. – Сейчас прибудет вода. И поплывёт катер… пароход.
– Правда?! – Лёлька попробовала улыбнуться озябшими, посиневшими губами, но уголки рта поползли книзу. – Тебе твой папа сказал, да?
Гул толпы заглушил робкий Лёлькин голос. По-шмелиному гудели мужские голоса. Вскрикивали женщины.
– Ноги заливает! – орал кто-то.
– Люди без мозгов! Скорей, скорей!
– Руку дайте, руку! Чего смотрите? Тащите меня!
– Тону, братцы!
Сейчас было уже не до Лёльки. Сашка обогнул угол павильона, прямо по лужам, шлёпая по густой грязи, бросился к берегу.
Узкий пляжик с шипением заливала вода.
Все, кто там были, подпрыгивали, вскидывали ноги, торопливо карабкались на обрыв, срывались. А волны настигали их, обдавая мутной пеной.
Обезьяний парень, переступая ногами по голубому борту, в растерянности глядел на поднимающуюся воду. Наконец он решился и спрыгнул, жалобно тренькнув гитарой.
Вода пришлась ему уже выше колен. Отчаянно вскрикивая при каждом шаге, парень бросился к обрыву и полез вверх, измазав глиной мокрые брюки.
«Так тебе и надо», – подумал Сашка.
А вода всё прибывала. Мутные волны бурлили, поднимаясь всё выше. Катер ожил, шевельнулся, как живой.
Сашка отыскал глазами папу. Тот стоял над самым обрывом да так и впился глазами в катер. Сзади, разинув рот от восхищения, на него навалился Серёжа-машинист.
– Фантастика! – прошептал высокий военный.
– Однако предвижу неприятности, – прошамкал маленький старикашка и закашлялся, подавившись своей бородой. – Откуда вода? Впрочем, в любом случае это ничуть не снимает ответственности с тех…
«Противный…» – подумал Сашка.
«Степан Разин», голубой с белым, красивый, как всегда, покачивался на воде. Волнение сжало Сашкино горло, что-то зашевелилось в носу, защипало глаза.
Вся команда по одному перебралась на катер. И папа прыгнул тоже, так и не приняв протянутую ему руку Серёжи. Сердится на него, значит.
Но Сашке хотелось только одного: чтобы они поскорее уехали, убрались подальше от этой глазеющей толпы.
