Такого труса нагнал, что конца его речи, вроде бы сулившей награду по ту сторону книжных завалов, никто позже вспомнить не мог.
«Во где растопки! – справляясь с напужкой, уже в опочивальне изрёк Дрозд. – Год в печку кидай, ещё останется!»
Ознобиша и Сквара забоялись меньше других. Оба умели читать. Ознобиша в последнюю домашнюю зиму таскал хворост соседу, владеющему андархским письмом. Он ведь думал вскоре увидеть брата, всему наторевшего в котле. Не хотел осрамиться.
«Так я тоже за братом поспевал», – похвастал дикомыт.
Ознобиша удивился:
«Светелу-то зачем?»
«Он же андарх, – пояснил Сквара. – Чтобы нам со стыда не гореть, когда сродников встретит. Ну и мне не отставать стать…»
Теперь вот Сквара сидел в холоднице, щепал доску гвоздём. Тело Дрозда остывало в дальнем амбаре за пределами зеленца. Ему обещан Великий Погреб, в награду за честное служение Владычице. А Ознобиша стоял в книжнице и смотрел на деревянные полки, хранившие ненавистную моранскую премудрость.
Взять разбить жирник, вправду всё подпалить… да самому не выскакивать…
Ознобиша знал: это будет очень страшная мука. Но она кончится. Он догонит Дрозда, вместе с ним шагнёт на Звёздный Мост. Там ждёт брат. Ознобиша обнимет его… отика… маму…
Узловатый плетежок как будто стиснул запястье…
Рука наобум потянула из ряда толстую книгу. Старую, в рассохшемся переплёте. Она оказалась неожиданно тяжёлой. Ознобиша поставил жирник, подхватил книгу обеими руками…
На пол выпал листок.
Сирота уронил книгу, чуть не опрокинул светильник – так бросился за этим листком, помстившимся вестью от брата. Живые глаза Ивеня… его кровь на рисунках и строках… головка стрелы… Ознобиша схватил улетевшую грамотку, трясущимися пальцами поднёс к свету…
Вместо откровения тайн, заставивших доброго Ивеня откинуться от Мораны, перед ним была песня. Не хвала Матери, но и не хула, как он было возмечтал. Краснозвучные строки доносили голоса древней напасти:
Осаждён оплот,
Битва у ворот…
Ознобиша нахмурился. Пока было понятно одно: речь шла не о Беде. Листок оказался ещё и берестяным, причём далеко не теперешним. Его скололи с зелёного дерева и в самый срок, в пору зреющей земляники, то есть лет десять назад. Однако всего чуднее выглядело само письмо. Кто-то орудовал до крайности непочтительно. Чёркал вкривь и вкось, вымарывал слова и целые строки, вписывал другие, снова марал… Если грамотка была про святого моранича, о котором новым ложкам ещё не рассказывали наставники, за такое обращение вправду можно было доискаться беды. Вот только писал и чёркал на берёсте не Ивень. Брата наторял грамоте тот же сосед. Руку Ивеня Ознобиша очень хорошо знал…
На всякий случай он отложил опасный листок, потянулся за книгой.
Она послушно отворилась на месте, приютившем блудную грамотку. Похоже, кто-то долго разламывал книгу именно здесь, вникая в написанное.
На четвёртое лето своего царения праведный Йелеген, второй этого имени, обратил вспять нашествие богопротивных хасинов, и вот как это было.
Ознобиша переставил жирник поближе, склонился над страницей.
В тот чёрный год Андархайна сделалась плачевно близка к поражению, ибо не зря говорят мудрые люди, что величайшая тьма сгущается перед рассветом. Даже царевич Хадуг, пятый наследник державы, велел перевезти свою семью в Фойрег. Однако шагад Бермал, да будет проклята его память, мчался быстрей степного пожара. Поезд царевича был разбит, домашнее войско узнало гибель и плен. Случилось так, что худородный воин из стражи взял на седло царевну Жаворонок и с несколькими ратниками умчал её от погони. Вскоре праведная царевна, по хрупкости здоровья, приняла вред от стужи на переправе, отчего непорочный дух её освободился от бремени плоти. В то время вёлся обычай доверять останки земле, окружая их сокровищами, сообразными знатности; стоит ли удивляться, что покой мёртвых каждодневно нарушался жадностью богомерзких захватчиков. И вот Свард, так звали воина, сказал спутникам: выкопаем могилу вдвое глубже обычной! почтим государыню узорочьем, какое найдётся! утопчем над её плащом два локтя земли! И это было исполнено. Свард же встал на краю ямы, достигшей глубины обычной могилы, и сказал спутникам: зарубите меня! облачите в кольчугу и шлем, вложите меч в руки! да послужу я, мёртвый и похороненный, госпоже последним щитом! И это также было исполнено. Нечестивые хасины, шедшие по следам, вытащили и осквернили тело безродного стража, прах же царевны остался неприкосновенным…
Ознобиша стомился держать в руках тяжёлую летопись. Сел на пол, устроил книжищу на коленях. Посередине палаты имелся большой стол для занятий, но идти туда, где раздавали подзатыльники за ошибки, Зяблику не хотелось. Он продолжил читать.
Когда распространилась весть, ратники Андархайны познали стыд за долгое отступление и возжаждали мести. Царь сам повёл их вперёд. Была великая битва и великая победа. Остатки хасинов бежали в дикие земли Юга. Праведный Йелеген, второй этого имени, возвеличил храброго Сварда, назвав его в посмертии красным боярином Нарагоном, что в те времена значило «сторожок в ловушке». Царь повелел новому роду хранить имя предка, передавая его внуку от деда. Тогда же Круг Мудрецов отдал прошлому покидание останков в земле, признав богоугодность огненных погребений. Многие опасались усобицы из-за смены обычая, но страна, измученная долгой войной, ликовала о победе и приняла новизну, истолкованную как примету новой и радостной жизни.
Имели хождение слухи, будто Свард сам оборвал жизнь царевны, дабы оградить её честь, но мы не склонны принимать это на веру, ведь другие беглецы благополучно добрались к своим. Гусляры посейчас утверждают, будто меж худородным воином и царевной таилась несбыточная страсть, но известий, подтверждающих это, до нас также не дошло…
Андархские летописцы обладали несомненной способностью о чём угодно повествовать сухо и скучно. Даже столь жгучий сказ о смерти и верности заставил Ознобишу неудержимо зевнуть под конец. Он спустил книгу с колен, тряхнул головой, опасливо взялся за берёсту.
Это было в горестный год:
Ждал скончанья света народ,
Осаждён оплот,
Битва у ворот,
Дым пожара затянул небосвод.
Отступает царская рать.
Хочет землю враг отобрать,
И селян и знать
В горький плен угнать, –
Видно, время подошло погибать!
По крутой тропе между скал
Изнурённый воин скакал.
Он не ел, не спал,
Раны принимал,
Он царевну от погони умчал.
Верный конь совсем сбился с ног…
Где ж ты, безопасный чертог?
Нежной девы вздох
Прозвучал врасплох –
Уберечь её воитель не смог.
