О Скваре, котлярах и мораничах больше не упоминалось. Геррик не забыл, как труден оказался для делателя тот разговор.
– Хватит горбиться, сын! – сказал Жог. – Поди разомнись!
Светел с готовностью вскочил. В глубине ремесленной у него висела на двух сошках рябиновая перекладина. Чтобы хвататься и вытягивать себя вверх усилием рук. Поначалу Светел едва десяток раз укладывал на неё подбородок. Ныне перевалил за два десятка, да ещё поднимал себя над перекладиной, утверждаясь на распрямлённых руках.
Кайтар, сын Геррика, тоже примеривался, но не полюбилось.
– На что тебе? – спросил он, видя упорство ровесника.
– Я к воинам податься хочу. В боевую дружину.
– А я не хочу, – сказал Кайтар. – Наше дело не драться, мы людей добрыми товарами радуем.
Светел с усилием выдавил себя наверх, просипел:
– Я тоже не хотел… Брата надо найти.
Кайтар засмеялся:
– Тебе, может, не витязем, а торговым гостем стать надобно? Коробейники всюду ездят, всё знают, а чего не знают, про то им другие рассказывают.
Светел достал носом знакомый сучок в бревне, медленно опустился, не ставя пяток на пол.
– Тогда я лучше скоморохом…
– Вот скоморохом не надо, – нахмурился Кайтар. – Торгованам рады везде, а потешников у нас не всюду пускают.
– Это как?
Кайтар оглянулся на взрослых, зашептал, прикрыв рот ладонью:
– Говорят, вредные они, скоморохи…
– Кто говорит?
Кайтар ответил ещё опасливее:
– Мораничи. Святые жрецы Матери Матерей.
Светел опять коснулся сучка. Тело раз от разу делалось тяжелей, руки слабли. Он позволил себе чуть задержаться наверху, чтобы спросить:
– Почему?
– Потому что при них люди пляшут, поют и солнце в небо закликают.
Светелу хотелось узнать, что же в этом плохого и почему за песни иным урезают язык… Было недосуг. Руки норовили оторваться от плеч, а он успел размечтаться достать сучок ещё раз или два, добавляя ко вчерашнему счёту. Пальцы на перекладине стали совсем чужими. Он представил, будто лезет на высокую стену – Сквару освобождать.
– …А подобало бы плакать великим плачем, хвалить Владычицу за вразумление и гнать всякого, кто иначе толкует. Тогда Она, может, наказание отзовёт…
Светел почти не слышал его. Дрался вверх, выжимая из плеч и спины остатки могуты. Ещё… ещё!!! Достал – и только что не свалился на пол, какое там опуститься чинно и мерно. Сел на берёсту, торопливо сунул в рот пальцы. Из-под ногтей точилась кровь.
– Небось Круг унести хочешь? – с уважением спросил Кайтар.
Светел мотнул головой:
– Не хочу.
– Что так? – удивился Кайтар.
Он любопытно приглядывался к обычаям Твёржи, как надлежит сметливому будущему купцу. Желаешь прибыльно торговать, выведывай побольше о землях, куда ездить берёшься. И о людях, что в тех землях живут.
– Сын! – окликнул Пенёк. – Сбегай в амбар, принеси кожиц!
Там замороженными хранились рыбьи шкурки, предназначенные на клей. Не всё рукавицы: люди к Жогу шли каждый день. Кому починить лыжи, кому сделать. И как прежде один без Светела поспевал?..
Мальчишки вышли наружу.
– Что ж биться не будешь? – повторил Кайтар. – Я думал, ты ради боя…
Светел нахмурился:
– Атя биться не благословил.
Кайтар огляделся и тихо спросил:
– Потому что ты пасынок?
– Пасынками забор подпирают, – сказал Светел. – А я приёмыш. В животы взятый. Засыновлённый.
– И оттого тебе не позволено…
Светел с гордостью промолвил:
– Меня таким же Опёнком зовут, как и брата. Нарекли своим, теперь не чуждить стать!
– Значит, бережёт тебя батюшка, ты у него один теперь, – догадался Кайтар. И вдруг решил по-мальчишески поддеть сверстника: – Из дому-то как пускает? Да за тын, за ледяной вал? Тебе, может, с бабушкой Коренихой сидеть надо, дивных кукол творить?
Светел покраснел, хотел ответить подобающе, может, даже в снегу вывалять неучтивца. «Ты вождём будешь, – говорил ему Жог. – Твой первый отец сердце из узды не выпускал!»
– У меня превыше кулака власть будет, – важно объяснил он Кайтару. – На гуслях играть стану. Под Младший Круг. А может, и после, если дед Игорка позволит.
– А-а, пальцы игровые хранишь?..
Светел промолчал. Отворив амбар, он вытащил наружу свой старый мешок. Тот, о который некогда растрепал дельницы. Поднял, встряхнул на руке: что-то лёгок, ледяная начинка уж не стаяла ли?..
– Вот, – сказал он Кайтару. – Я хотел… раньше. Думал поединщиком ходить, как атя.
Кайтар стукнул по мешку. С правой, с левой. Примерился несколько раз, двинул в полную силу.
Светел поднял упавший мешок, водворил на уступ. Он хотел просто показать Кайтару свидетельство своих прежних намерений, но неожиданно раззадорился. Представил вместо рогожи скоблёное рыло Лихаря. Его усмешку. Такую, как у Звигурова забора…
Рука вылетела снизу вверх, по косой дуге, с разворота, всей силой совокупно устремлённого тела.
Внесла пяту раскрытой ладони Лихарю чуть ниже виска.
С мешком что-то случилось. Он лопнул – но не под рукой Светела, а с другой стороны. Ряднина разошлась, раскрылась, острые обломки льда порвали её, воткнулись в сугроб.
– Ой, – сказал Светел и тотчас из грозного бойца стал мальчишкой, оробевшим от собственной удали.
Должно быть, ледяная чушка утратила крепость, пока лежала в мешке. Хотя что с ледышкой может произойти? Не в оттепель же её выносили?.. А и выносили, так что?
Они взяли кожицы и пошли назад в ремесленную. Кайтар всё косился на Светела и почему-то молчал.
Полтора века назад – в общем, давным-давно – цари Андархайны решили распространить свою державу на север.
Левобережье особо не противилось воеводе Ойдригу, пришедшему из Шегардая. Тогда-то левобережников стали величать гнездарями, ибо следующее поколение с колыбелей принадлежало царям. Теперь они хвалили мудрость праотцев. Радовались мирному порядку жизни под сильной, хотя и чуждой рукой.
А вот на Коновой Вен андархи так и не прошли. Давняя победа подарила племени, оставшемуся свободным, назвище дикомытов.
Злые языки утверждали, будто ойдриговичей остановила Светынь, прогнали ранние и жестокие холода. Конечно, на самом деле было иначе. Враг не испугался ни морозов, ни студёных стремнин. Ему показали путь непреклонные воеводы вроде того, о ком пел песню Кербога. И ратники, шедшие в бой не по приказу властителя, возжелавшего славы. На Коновом Вене от века не строили крепостей для защиты от чужеземцев. И строить не собирались. Крепость может снести Беда, исподволь расточить время… а люди пребудут. Люди, которые ладят избы, рожают детей, пляшут, дерутся, мирятся, ссорятся, играют на кугиклах и гуслях…
