Узник кое-как переполз на тощую мякоть, с облегчением вытянулся.
Некоторое время оба молчали, потом Сквара спросил:
– Дядя, а кто такой Сеггар?
Рында сразу открыл глаза. Зоркие, холодные, колючие.
– Чего врёшь! Знать такого не знаю.
– Сам не ври, – обиделся Сквара. – Ты, пока лежал, три раза просил: «Сбереги, Сеггар…»
– А ещё кого я просил?
– Я тебе помню? Какого-то Косохлёста…
Узник подумал, помолчал, сказал:
– Вот что, парень… Если я опять без ума что сболтну, сразу кулаком тычь, добро?
Сквара опустил голову:
– Не буду. Жалко.
Рында усмехнулся:
– Себя пожалей, олух. Тебя Ветер тоже спросить может, что от меня слышал. А врать ты не умеешь.
Оба снова умолкли. Сквара горестно прикидывал, как бы изловчиться разомкнуть на нём железные путы, утешить и выпрямить руку. А потом Ознобиша со свёртком еды закинул бы им маленький нож. Такой, что сможет просунуться в дверную щель: небось до утра поладили бы с засовом. А там метель, да посвирепее, пусть не только разиню с башни – дозорных сдует со стен. Только до леса бы дохромать, уж тогда-то…
Космохвост вдруг начал смеяться. Сквара удивился, поднял глаза. Худое избитое лицо рынды впрямь светилось весельем. Может, он догадался, как ему спастись, и сейчас расскажет об этом?
– Дядя, ты что?..
– Чужой беде радуюсь, – фыркнул Космохвост. Охнул, сморщился, но смеяться не прекратил. – Ветер сведает, Лихаря по головке погладит?.. Кабы не пожалел ещё, что у меня из рук увернулся…
От беспокойства и наползающей жути Скваре не сиделось на одном месте. Он вскакивал, метался туда и сюда, в сто первый раз обшаривал холодницу, ища ход на волю. Заглядывал в очажную пасть. Пытался двигать расшатанные вроде бы камни внешней стены. Куда там! Едва сбитые с места силами, отворявшими земную твердь, они собирались держаться ещё не один век. А уж если рассыпаться, то всяко не от жалких потуг какого-то мальчишки. Сквара переходил к двери, пробовал дёрнуть или толкнуть, но больше с отчаяния, уже понимая, что не помог бы и ножичек. Когда Инберн уходил, с той стороны не просто засов щёлкнул – ключ в замке проскрипел.
Космохвост наблюдал за ним, терпеливо щуря глаза.
– Не мельтеши, – сказал он затем. – Сядь!
Сквара сел. Поднял щепочку, стал крутить.
– Не так, так этак, лишь бы голова вкруг! – проворчал рында. – Чего ради пальцы ломаешь?
Сквара ответил:
– Они так ножи вертят. Я тоже хочу.
– Зачем?
Сквара пожал плечами:
– Я сюда не просился. Но коли попал, надо все умения превзойти.
В это время со двора послышался шум, громкие голоса. Рында тотчас насторожился, даже вскинулся на левой руке, но боль уложила.
– Что там?
Сквара мигом взлетел к окошку. Неужели Ветер? Так скоро?.. Посмотрел, оглянулся, с облегчением сообщил:
– Старшие с Лихарем на деревянных мечах пляшут.
Космохвост прикрыл глаза. Некоторое время лежал молча, потом сказал:
– Я как ты был. Только время стояло другое.
– Я сейчас не бегу, потому что они атю с мамой застигнут, – проговорил Сквара упрямо. – Буду всё знать, чему убийц учат, тогда пусть попробуют.
Узник невесело улыбнулся:
– Ох, парень… Обойдёт тебя Ветер, а ты и не поймёшь.
– Это как?
– А так, что хитрости в тебе нет, простая душа. Вдруг меня к тебе нарочно подсунули?
Сквара переложил щепочку в левую руку, свёл брови:
– Ты-то про меня сначала так и подумал.
– Верно, подумал.
– Ты царевичей охранял, – сказал Сквара. – А я нужен кому, чтобы ради меня петли метать?
Космохвост только вздохнул: о чём с таким говорить. Снова прикрыл глаза. Сквара покосился на него и вдруг понял: если б не цепь, рында сам сновал бы по холоднице, колупал каждую щёлку, пытал дверь, примеривался к решётке… Никому не хочется умирать. Тем более – поднимать муки. Молчать за пределами сил, спасая других… Пока Опёнок соображал, как ещё отвлечь узника разговором, тот сам попросил:
– Спой опять, как ты Морану славил. Только тихонько!
Сквара спел.
– Правда, что ли, не врёшь, будто сам сложил?
Сквара покраснел:
– Кто дразнил, что врать не умею…
– А ещё сочинить можешь?
Сквара хотел ответить «куда мне», но вновь вспомнил Кербогу и сказал:
– Попробовать можно…
Космохвост открыл глаза, заулыбался, хищно, с предвкушением:
– Я тебе напою. А ты слова думай.
Ветер появился на другой день. Сначала мимо двери холодницы пробежал Лихарь. Сквара узнал шаги и немедленно повис на решётке. Ворота стояли, по обыкновению, открытыми, снегу накануне вывалило под самые стены. Лихарь торопливо вспрыгнул на беговые лыжи, проскочил под деревом Ивеня, унёсся в туман. Сквара проводил его глазами, вздрогнул, похолодел.
– Что там? – спросил снизу Космохвост.
– Лихарь во все ноги вон побежал… И другие во двор высыпали… Межеумки, старшие, Инберн…
Рында сдавленно зарычал. Сквара оглянулся.
– Не слезай, парень, – велел Космохвост. – Дашь знать, когда в ворота войдёт.
Глаза у него блестели, как в лихорадке.
Сквара судорожно вцепился в прутья, стал смотреть.
Ветер шёл так, что туман перед ним сам собой разлетался в разные стороны, шарахался, словно в испуге. Лихарь, с пятнистым лицом, поспевал рядом, что-то говорил… Сквара сразу отвёл взгляд, его взяла такая тоска, что не захотелось даже злорадствовать. Ветер смотрел прямо перед собой и не слушал, что говорил стень.
Спохватившись, Сквара оглянулся на Космохвоста:
– Вошли, дядя… Пора?
Тот напряжённо вслушивался:
– Погоди…
Ветер остановился посередине двора. Сбросил лыжи. Потом рукавицы с рук. Куда они улетели, Сквара не разглядел, только то, что даже Инберн не решился подойти к источнику с приветствиями. Было тихо и жутко.
Лихарь стоял, опустив голову, красные пятна на лице то вспыхивали, то пропадали.
Ветер произнёс очень негромко, но услышал весь двор:
– К столбу!
Сквара втянул голову в плечи.
– Учитель… – одними губами выговорил Лихарь.
Ветер не пошевелился. Стень отвернулся, пошёл, двигаясь, как деревянный. Пятна погасли на его лице, теперь оно было серым. Он встал у столба, почти касаясь лопатками. Опустил голову… Ветер кому-то кивнул. Подошли двое старших, такие же бледные и пришибленные, вытащили блестящие ножи, начали спарывать с Лихаря одежду. Перво-наперво в талую грязь упал ссеченный пояс. Двое резали и кромсали, хотя могли снять или заставить, чтоб снял. Задевали остриями живое. Бросали наземь измаранные кровью лоскуты. Лихарь только вздрагивал и молчал.
