– А еще он признается, что когда-то занимался боксом, – подхватил Ярцев. – Согласись: сломать челюсть боксеру может только профессионал. А те ребята – Игорь и Олег – простые менеджеры, даже не спортсмены, я узнавал…
– И еще он дает понять, что это они с Басмачом разделали парней «под орех» и отправили на больничные койки.
– Хорошая запись, – похвалил Ярцев. – Жалко, конечно, что в суде не будет иметь юридической силы…
– До суда, я думаю, дело все равно не дойдет, но ею можно попугать Кинделию-младшего…
– …или разместить в Интернете… – подхватил Ярцев.
– …или показать по телевидению. Короче, обнародовать, чего он, как здравомыслящий человек, боится. Антон, а тебе не кажется, что расправиться с этим моральным уродом можно, только изолировав от его защитника – папочки?
– Пожалуй. Но как это сделать?
– Я над этим думаю. А сейчас – внимание! Новость вторая, очень хорошая.
– Еще одна запись?
– И какая!
На этот раз я включила диктофон. Это была запись ночной дружеской посиделки четырех приятелей в сквере Победы.
– Сари, как тебе удается так быстро цеплять их? – послышался голос Хлыста.
– Исключительно силой обаяния! Плюс интеллект, плюс материальная сторона – машина, шмотки, золотая печатка… Эти дуры обращают внимание на все это, будьте уверены…
– Это Виссарион, – прокомментировала я, – культурно отдыхает в сквере Победы в четвертом часу утра. С ним трое друзей, все – пьяные.
– Я догадался по голосам, – кивнул Антон. – А почему ты не снимала на камеру? Не было возможности?
– Они были от меня довольно далеко, к тому же кусты сирени мешали. Но микрофончик в вороте рубашки Виссариона оказался очень чувствительным.
Из прослушки между тем доносилось:
– …У меня, мужики, такой интерес: во-первых, скромные, как правило, оказываются девочками, а попользоваться девочкой – высшее наслаждение! Ты у нее – первый, она еще чистая… во всех отношениях…
– Вот урод! – не выдержал Ярцев.
– Ты дальше слушай. Дальше будет еще интереснее, – пообещала я.
Когда из прослушки донеслись слова Кинделии: «Девчонок вообще прикольно бить: у них кожа нежная. Дашь ей пощечину – у нее потом полдня щечка розовенькая… А если в зубы? Пухленькие нежные губки лопнут, кровь брызнет! Она, бедняжка, плачет, мамочку зовет, а ты ее еще раз – по морде! Кайф!» – Ярцев сжал кулаки:
– Полина! Я его… Я ему…
– Успокойся, Антон, ты еще не все слышал. Давай дослушаем до конца.
Но вот пошел рассказ Виссариона о том, как он убивал Полину. Он откровенно хвастал, ничуть не боясь того, что его слова являются фактическим признанием его преступления.
– …Ну, мы и сбросили ее с моста на машину какого-то лоха, который в этот момент проезжал внизу. Она ему прямо на капот рухнула!
Виссарион заржал…
– Я вот теперь думаю все-таки младшей сестренкой заняться! Не хочется такую ягодку мимо рта проносить…
– Убью, – Ярцев стукнул кулаком по столу, – своими руками убью!
– Тихо, Антон, – успокоила я друга, – стол нам с дедом сломаешь. Давай лучше думать, куда подкинуть такой материал.
– А чего тут думать? В полицию, в то отделение, где следователь Портянкин ведет расследование убийства Полины Зайцевой. На конверте, в который положим диск, так и напишем: Кинделия Виссарион Иосифович дает признательные показания. А первую запись, которая в клубе велась, надо подкинуть в отделение, где идет расследование драки в кафе «У Ромы». Наш субчик прямо говорит: никаких повреждений у меня нет, наоборот, это мы, мол, навтыкали врагам как следует, рога им поотшибали, до больницы их довели…
– Тогда Портянкина я беру на себя, а ты сможешь передать другую запись своим знакомым ментам?
– Смогу. Только… Тебе не опасно опять идти к Портянкину? Ты к нему наведываешься не в первый раз, гляди, еще заинтересуется тобой!
– Значит, надо так прийти, чтобы не заинтересовался.
– И еще, Полин, надо все-таки что-то делать с этим Кинделия! Второй человек из-за него умер. Ведь если бы он не убил Полину Зайцеву, ее мама тоже была бы жива.
– Согласна. Сейчас он собирается приняться за младшую сестру Полины… Мне даже страшно представить, что он сделает с пятнадцатилетней девчонкой. Самое ужасное, что убийца абсолютно уверен в своей безнаказанности: в открытую рассказывает друзьям о преступлении, хвалится, какой он крутой.
– Что ж, мы лишний раз убедились в его циничности и подлости. А также опасности: этот подонок уже вошел во вкус и теперь станет терроризировать всех девушек, с которыми будет знакомиться. Заметь, работает по знакомому сценарию: сначала принуждает жертву делать то, что надо ему, потом перейдет к рукоприкладству. Ты правильно сделала, что спрятала у себя Свету: ей опасно показываться ему на глаза.
Ярцев повертел в руках пустую тарелку.
– Кстати, чуть не забыл тебе еще сказать… В сегодняшнем номере нашей газеты вышла моя статья о недозволенных методах ведения допросов в некоторых отделениях полиции. Заметь: я там прямо ссылаюсь на твою запись в кабинете Портянкина. Если что, придется ее предъявить…
– Ты и фамилию Ха Ха указал?
– Указал.
– Смело! Впрочем, тебе же не впервой. Ну, что, едем к Шило делать копии? – спросила я.
– Едем!
Я поднялась наверх в комнату Светы сказать ей, что отъеду ненадолго.
– Полина! Я боюсь оставаться здесь одна, – девушка смотрела на меня испуганно.
– Глупенькая! Как раз именно здесь тебе ничего не угрожает. Займись чем-нибудь – посмотри телевизор, почитай, у нас довольно много книг. Главное, не выходи из дома. А Аристарх Владиленович, я думаю, скоро придет.
Я оделась и спустилась вниз. Мы с Ярцевым сели в мой «Мини-Купер» и отправились в интернет-кафе…
На этот раз я загримировалась в легкомысленную девчонку лет восемнадцати. Я надела короткую юбку, откровенный топик, на голову нацепила рыжий парик и ультрамодные зеркальные очки. Ноги я сунула в босоножки на головокружительной платформе, а в руки взяла яркую сумку. Если раньше господин следователь имел удовольствие лицезреть меня в облике журналистки-практикантки, то теперь должен увидеть юной легкомысленной особой. Я еще раз окинула себя взглядом в зеркале, спустилась вниз, села в арендованный «Форд» и отправилась к тому отделению полиции, в котором допрашивали Гриню Буйковского.
Я сидела в машине недалеко от входа и наблюдала за выходящими. Шел третий час моего пребывания здесь, но Харитон Харитонович все еще не показывался. Наверняка он сейчас ударно трудится в своем кабинете, раскрывая очередное жуткое преступление. Возможно, он допрашивает какого-нибудь бедолагу, сковав ему руки и надев на голову противогаз. И даже заботливо диктует, что именно тому следует писать: «Я, такой-то, такой-то, такого-то числа там-то и там-то совершил то-то и то-то…» А может, господин Портянкин теперь никого так уже не допрашивает? Может, прослушав мою запись, он устыдился своих некрасивых поступков и теперь ведет допросы подозреваемых по всем правилам – вежливо и корректно? Я даже вполне допускаю, что он все-таки вспомнил, что это за загадочная статья такая – пятьдесят первая…
