– Прекрасно и в то же время трудно, – сказал я. – О золотых горах мечтать не приходится. В нашей семье и вообще все пришли в ужас, когда я бросил свою хорошо оплачиваемую должность – я работал в крупной лионской компании, которая экспортирует арабам в Абу-Даби ванны и душевые кабины, – и взялся возродить к новой жизни старый кинотеатр.
«Малыш, малыш! Ну что ты мелешь, куда тебя понесло? Хочешь, чтобы она подумала, что ты недотепа, у которого ни гроша в кармане?» Голос Робера прозвучал в моих ушах так явственно, что я невольно оглянулся. И разумеется, не увидел никого, кроме официанта, который деловито трусил с подносом к соседнему столику.
– Ах ты боже мой! Ванны и душевые кабины! – воскликнула Мелани и тут же прижала ладонь ко рту. – Знаете, что бы там ни говорили ваши родные, а я вот думаю: хорошо, что вы этим больше не занимаетесь. Это же совершенно вам не подходит. А надо всегда оставаться верным себе. Или вам случалось пожалеть о вашем решении, Ален?
– Нет-нет, – поспешно ответил я, мысленно все еще прислушиваясь к ее словам, ведь она впервые назвала меня по имени. Я наклонился и мягко отвел прядь волос, упавшую ей на лоб. – Это было абсолютно правильное решение. – Тут сердце у меня бешено застучало, и я точно полетел головой вниз в глубину ее мерцающих глаз. – Прежде всего потому, что, если бы не это решение, я никогда бы не познакомился с вами.
Мелани опустила глаза и, вдруг схватив мою руку, касавшуюся ее волос, на мгновение прижала ее к своей щеке.
Мне хотелось, чтобы эта игра – игра рук, сплетающихся пальцев, прижатых друг к другу ладоней – продолжалась вечно, чтобы вечностью стал этот момент, когда о времени забываешь, когда предчувствуешь счастье.
Разве не так начинаются все на свете истории любви?
– Я тоже очень рада, что существует «Синема парадиз», – тихо сказала Мелани.
Сжимая ее руку, я осторожно погладил кольцо, золотое с красноватым отливом, с рельефными розочками.
– Вначале я даже не осмеливался заговорить с вами… Я думал, вы замужем.
Она отрицательно покачала головой:
– Нет-нет, я не замужем. И никогда не была замужем. Это кольцо – память о моей маме. Ее кольцо. Кольцо ее помолвки. Никаких других украшений мама не носила. И когда она умерла, я взяла кольцо, чтобы со мной всегда было что-то мамино. Я его никогда не снимала, ни на день. – Она задумчиво повертела кольцо на пальце, потом снова подняла глаза. – Я живу совсем одна.
Меня тронуло то, каким серьезным тоном она все это сказала.
– Мне очень жаль… – Я вдруг начал заикаться. – То есть я хочу сказать… что ваша мама… – Я не о том сожалел, конечно, что Мелани живет одна, и даже совсем одна. О нет, это меня как раз очень обрадовало, несмотря на то что я заметил: слова «совсем одна» прозвучали очень-очень грустно. – И у вас никого нет здесь, в Париже?
Она покачала головой.
– Нет семьи? Брата? Сестры? Друга? Собаки? И даже канарейки нет?
Она все качала головой, а под конец рассмеялась:
– А вы ужасно любопытный, Ален. Вам это известно? Так вот, у меня нет даже канарейки, если уж вам так хочется знать. Из близких у меня осталась только тетя Люси, старшая сестра мамы, но она живет в Бретани. Иногда я езжу ее проведать. Кстати, в эти выходные опять поеду. Там, на море, такая красота. И вообще…
Она замолчала, поднесла бокал к губам и отпила глоток, а потом решительно отставила бокал. Очевидно, ей не хотелось об этом говорить, но было нетрудно догадаться, что она подумала в этот момент о каком-то мужчине.
– Ничего не поделаешь, – заговорила она снова. – Так сложилось. Но я не вижу тут ничего плохого. У меня есть друзья, у меня чудесный шеф, приветливые соседи, и жить здесь, в Париже, мне очень нравится.
– Не могу себе представить, чтобы у такой прелестной женщины, как вы, не было друга, – осторожно начал я. Что и говорить, оригинальностью эта фраза не отличалась, но мне же надо было выяснить то, что я хотел узнать. Может быть, этот «чудесный шеф» и есть ее друг? Может быть, она из тех женщин, которые всем рассказывают, что живут одни. А на самом деле годами встречаются с каким-нибудь женатым мужчиной, о чем никому нельзя проговориться.
Мелани улыбнулась:
– Однако так оно и есть. Мой последний друг целый год изменял мне с одной девушкой с моей работы. И однажды я нашла у него в постели сережку с зеленым нефритом. Мы расстались. – Она вздохнула с комическим отчаянием. – У меня талант влюбляться в неподходящих мужчин. У них потом всегда появляется другая.
– Этого не может быть, – сказал я. – Это значит, все они законченные идиоты.
8
Мы еще долго сидели в «Ла Палетт». Мы просидели бы там до утра, пили бы вино, держались за руки, шутили и смеялись, молчали и говорили, если бы не официанты, которые начали выказывать признаки некоторого беспокойства. Они придвигали стулья к столикам – посетители уже разошлись. Они гремели посудой. Слонялись возле стойки, зевали, поглядывали на нас и ждали.
Нет, на самом деле, они проявили большую деликатность по отношению к мужчине и женщине, которые готовы были позабыть, что на свете существует еще кто-то, кроме них двоих. Интересно, кто же это написал, что любовь – это эгоизм вдвоем?
В конце концов один из гарсонов подошел к нам и деликатно кашлянул:
– Пардон, мсье. Нам, видите ли, хотелось бы уже закрыться.
Мы удивленно оглянулись и только тут заметили, что в бистро не осталось ни одного посетителя, кроме нас.
– Боже мой, полвторого! – ахнула Мелани. Виновато улыбнувшись гарсону, она потянулась за своим красным плащом, который прежде аккуратно повесила на спинку стула.
Мне пришлось выпустить ее руку. Я встал и подал ей плащ, достал бумажник, расплатился.
– Большое спасибо вам за этот вечер. Было очень хорошо, – сказала Мелани, когда мы вышли и гарсон запер за нами дверь. Она стояла, глядя на меня, и медленно застегивала плащ. Только в эту минуту я обратил внимание на то, что сшит он очень старомодно и не просто к лицу, а вообще очень ей подходит.
– Да, это совершенно особенный, прекрасный вечер, – сказал я. – И слишком быстро он пролетел.
Была поздняя ночь, но я не чувствовал ни малейшей усталости, и меньше всего мне хотелось, чтобы этот вечер закончился. Я бы хотел, чтобы он длился и длился, как в фильме «Перед восходом солнца», про парня и девушку-студентку, которые, познакомившись в поезде, всю ночь бродят по Вене, не в силах расстаться. Вот только я не мог попросить Мелани пойти сейчас погулять в парке Тюильри, где мы романтично сидели бы, обнявшись, до самого утра. Слишком холодно для этого.
Как мне не хватало в этот момент хоть капли той беспечности, которую буквально излучал Робер, той легкости, с какой он ставил вопрос: «К тебе или ко мне?» Но в то же время я был не уверен, что эта девушка в старомодном плаще из тех, кого можно завоевать подобным сокрушительным натиском. И потом, у нас начиналось что-то совсем особенное, а не простенькая интрижка! Это было совершенно ясно.
