Она открыла дверь шире. Я вошел. При других обстоятельствах я не преминул бы уделить побольше внимания роскошному убранству комнат: изысканная мебель, обитая драгоценным желтоватым крепом с розовым узором, тканные золотом занавеси, на полке мраморного камина стояли два канделябра и часы, словно перекочевавшие сюда из Версаля, – но в тот момент меня интересовала только поселившаяся в этих апартаментах женщина.
Она молча прошла вперед и указала мне на кресло.
Я сел. Сердце сильно забилось.
– Извини, что врываюсь в такое позднее время… – начал было я.
– Не надо извиняться, Ален. Раньше часа я никогда не ложусь. – Солен картинно расположилась в кресле напротив, прислонившись к высокой спинке и загадочно улыбаясь. – Я люблю ночные вторжения. Как твоя голова? Больше не болит?
Я сделал глубокий вдох:
– Послушай, Солен, мне надо с тобой поговорить. Это очень важно.
– Ну да, я сразу так и подумала. – Она перебросила на грудь длинный белокурый локон и играла им, перебирая пальцами. Предо мной сидела прекрасная таинственная Лорелея, у которой в запасе вечность.
– Итак, что ты хочешь мне сказать, Ален? Смелей. Я не кусаюсь.
– Вчера вечером на террасе ты сказала, что хотела бы мне помочь…
– Да. – Она оставила в покое свой локон и внимательно смотрела на меня.
– Так вот, я думаю, ты действительно можешь оказать мне помощь.
– Сделаю все, что в моей власти.
– Итак… – Я постарался собраться с мыслями. – Все настолько невероятно и удивительно… Даже не знаю, с чего начать. – Я замялся. – Вчера вечером у меня не болела голова. Вернее, я не из-за этого… не из-за этого так внезапно убежал…
Солен кивнула:
– Знаю. – Она смотрела на меня, наклонив голову к плечу. – Я же давно знаю, дурачок. По твоему лицу видно было, что с тобой творится что-то необыкновенное. И не надо ничего объяснять, я рада, что ты пришел. Вдруг бросился бежать сломя голову… – Она негромко засмеялась. – Но я прекрасно тебя понимаю. Это бывает – вдруг бросаешься наутек от своего чувства… В первую минуту… – Она наклонилась вперед, и под ее мягким, многое обещающим взглядом я смутился.
Я выпрямился в кресле.
– Солен! Я не бросился наутек от чего-то или от кого-то. Вчера я увидел ее. Мелани. Я побежал за ней, но она буквально метнулась прочь, она спасалась бегством, от меня. Выскочила на улицу, нырнула в метро и пропала. И было ясно, что она не хочет со мной говорить…
– Мела? – Теперь уже Солен выглядела смущенной.
– Нет, не Мела. Мелани, женщина в красном плаще. Женщина, которую я ищу все это время. Она стояла на другом конце террасы и не отрываясь смотрела на нас – на тебя и меня. Я уверен, она меня узнала. И как только узнала, бросилась бежать. Как будто ей явился дьявол собственной персоной.
Я заметил, что в лице у Солен что-то дрогнуло, но она тут же овладела собой:
– Ну и чего же ты хочешь от меня, Ален?
Я набрал в грудь побольше воздуха, и слова полились сами собой, быстро, без остановки:
– Сегодня вечером я был в «Синема парадиз», и там в семнадцатом ряду – это ряд, в котором она всегда сидела, – я обнаружил очень важный знак. Сердце, и в нем две буквы, инициалы. Они нацарапаны на спинке кресла, которое впереди. Сердце почти стерлось, едва можно различить. Но буквы очень хорошо видны. «М» и «В».
Солен слушала внимательно, широко раскрыв глаза.
– «М» – это Мелани, ничего другого «М» просто не может означать, – волнуясь, продолжал я. – А «В» – это первая буква имени мужчины. Но Мелани никогда не упоминала ни о каком мужчине, имя которого начиналось бы на «В». Но упоминала ты! И ты тоже с детства знаешь «Синема парадиз». Я не сразу это сообразил, но все-таки вспомнил, что ты говорила. Ты хотела уехать из Парижа со студентом из Сан-Франциско. Это был твой близкий друг, если я правильно тебя понял. Виктор. Его звали Виктор.
У меня перехватило дыхание, я замолчал и сделал глубокий вдох, после чего смог продолжать:
– Солен, все это не случайно. И я хочу узнать у тебя только одно: кто этот Виктор? Что тогда произошло? Что связывало Мелани с Виктором, ведь он в то время был твоим парнем? Каким образом связаны ты и Мелани?
Солен побледнела. Ее взгляд беспокойно блуждал. И вдруг она встала и, не говоря ни слова, подошла к туалетному столику. И что-то взяла там. Картинку в тонкой серебряной оправе. Солен протянула ее мне, я взял…
Старая черно-белая фотография: две девочки в неуклюжих теплых пальтишках, они где-то в Париже, у ограды моста, стоят, держась за руки, и смеются. Одна чуть выше ростом, ее белокурые, очень светлые волосы подобраны кверху, и на макушке огромный белый бант, она кокетливо выставила вперед ножку в высоком сапожке. У девочки поменьше ростом темно-русые косички, а взгляд ее больших темных глаз очаровательно робок.
Не в силах поверить своим глазам, я смотрел на две веселые детские мордашки, в которых уже угадывались черты, со временем ставшие более резкими и определенными у двух взрослых женщин. В каком-то потаенном уголке моей эмоциональной памяти всплыл радостный, непосредственный смех – ха-ха-ха! – и я ведь узнал этот смех, но я не понял, что он мне знаком, когда услышал смех другой женщины. Той, которая сейчас стояла передо мной и смотрела ужасно растерянно и виновато.
– Да ведь… Этого не может быть… – тихо сказал я.
Солен едва заметно кивнула.
– Все так, – сказала она. – Мелани моя сестра.
27
– Бывают в жизни слова и целые фразы, которые мы не забываем никогда, – сказала Солен, и я заметил, что ее голубые глаза заволокло тенью глубокого горестного переживания.
Слова, которые она никогда не могла забыть, однажды были сказаны ее сестрой. «Для тебя главное – получить, что ты хочешь, а больше тебя ничего не интересует! – с ненавистью бросила ей Мелани. – Видеть тебя больше не хочу, слышишь? Прочь с моих глаз!»
Той ночью в роскошных апартаментах отеля «Риц» я совершил путешествие в прошлое, и оно привело меня к раненым сердцам двух сестер, в детстве бывших неразлучными.
Перед тем как начать рассказ, который продолжался почти до рассвета, Солен попросила меня еще раз изложить ей все события как можно точнее.
– Я хочу быть вполне уверенной, – пояснила она.
Я подробно все рассказал, хотя у меня не было ни малейших сомнений, что младшая из сестер на фотографии – это Мелани.
Когда я упомянул о золотом кольце с розочками, Солен сокрушенно кивнула.
– О господи боже мой, – пробормотала она, – да, это кольцо мамы. – Она взглянула на меня, страдальчески сдвинув брови, и я кивнул:
– Мелани сказала, что ее мать умерла и кольцо – единственная вещь, оставшаяся на память о ней. Об отце она никогда не говорила ни слова.
