– Время, Таннис, время. – Мужчина снова задержался у окна и, опершись рукой на раму, словно пробуя ее на прочность, пробормотал: – Я не могу торчать здесь вечность.
– Не маячь, Грент. – Таннис оседлала стул и положила руки на спинку. – Кто тебя тут держит?
Мужчина ничего не ответил, но одарил собеседницу таким взглядом, что та предпочла замолчать, только пробормотала:
– Франтик фигов.
Он и вправду разительно отличался от Таннис. И пусть бы изо всех сил скрывал свою принадлежность к Верхнему городу, но не выходило. Темный костюм его сидел слишком хорошо, чтобы быть купленным в магазине готовой одежды, да и сама ткань была отменного качества. Остроносые туфли мужчины всегда блестели, и порой Таннис задавалась вопросом: как ему удается пройти по грязи, не замаравшись?
Впрочем, вопросы она держала при себе. Так оно спокойней.
– Неужели так сложно явиться вовремя? – Грент, вытащив из кармана брегет, постучал по крышке. – На полчаса опаздывает!
Таннис пожала плечами: здесь время шло иначе. Его отмеряли по голосам барж, заводским гудкам и по солнцу, ныне спрятавшемуся. Она ненавидела осень и холода, потому как в это время Нижний город погружался в сумрак и жизнь в нем становилась невыносима.
Нет, ничего особо не менялось. Все то же размеренное посменное существование, муравьиная суета многоквартирного дома, ссоры за тонкой стеной, отрешиться от которых не выходит при всем желании. Плач детей. Отцовский кашель и тихое смирное пьянство. Мамашино недолгое терпение и резкий скрипучий голос, что так легко срывается на крик. Окошко, которое полагается закрывать фанерой. Ширма из старой простыни. И работа, привычная, монотонная и тем самым выматывающая душу.
Вечный влажный сумрак и разъеденные щелочными растворами руки.
Книги единственной отдушиной, читаные и перечитанные, каждое слово Таннис наизусть помнит, но все равно цепляется за потрепанные томики, бережно перебирает слипшиеся страницы. А мамаша грозится книги спалить, чтобы Таннис зазря глаза не слепила и свечи не жгла. Только угрозу исполнить побоится, но Таннис книги все равно прячет… благо есть где.
…Войтех был бы рад, что она читает. И про убежище не забыла.
Разве этому, в костюме, в щегольском плащике с кожаными нарукавниками, который стоит больше, чем Таннис получает за год, понять, каково это, родиться в Нижнем городе? Прожить здесь если не жизнь, то два десятка лет, без надежды на иное будущее?
Для него все – забава, и он злится исключительно оттого, что игроки собрались не вовремя.
Но вот он вздрогнул, повернулся и, прислушавшись к чему-то, кивнул. Потом и Таннис услышала шаги и натужный скрип двери: петли давно пора было смазать.
– Наконец-то вы соизволили явиться, – бросил Грент, убирая брегет в нагрудный карман. И цепочку поправил этак, чтоб, значит, красиво висела.
Патрик повел плечами и ничего не ответил. Он вообще говорил мало, редко, стесняясь громкого своего голоса и неумения подбирать слова.
– Не желаете ли объяснить, где пропадали все это время?
Грент был зол. И Патрик, запустив руки в рыжие космы, пробормотал:
– Так это… малая… это… кашляет. Моя велела… это… чтоб к аптекарю, значит… настой… а то ж вдруг это… того… – Он смутился и замолчал.
– Сходил хоть? – Грент успокоился.
– Ну так.
– Ребенка надо бы доктору показать.
Таннис фыркнула. Можно подумать, ему есть дело до дочери Патрика и до самого Патрика. Нет, к чести Грента, за работу он платил в срок, щедро накидывая за возможный риск, но задушевные беседы беседовать с ним желания не возникало.
А он старался.
Лез в душу, выспрашивал о семье, притворяясь сочувствующим. Только по глазам же видно, что на самом деле ему плевать. И чего ради стараться? У него ж на лбу написано, что чужак, из верхних, чистеньких. Вон, вроде руку Патрику пожал, но при том перчатки снять побрезговал.
– Итак, раз все в сборе… – Грент отлип от окна и подошел к столу.
Свечи зажигал сам, не жалея. И всякий раз приносил новую связку, а про то, куда прежние деваются, не спрашивал. Таннис забирала их с собой. А что, хорошие ведь, восковые, и горят ярко. Остается-то больше половины, считай. И если экономно тратить, а не по дюжине зараз, то надолго хватит.
– Вынужден признать, что наша предыдущая миссия не увенчалась успехом. – Грент присел на стул, на который заботливо кинул батистовый платок.
Он бросил взгляд на Таннис: поинтересуется ли она, о какой миссии речь идет. Но Таннис промолчала. Не хочет она ни о прошлой миссии знать, и, положа руку на сердце, нынешняя, еще не озвученная Грентом, ей уже не по нраву.
Листовки – одно дело.
А бомбы – совсем даже другое.
– С одной стороны, это, конечно, не может не печалить. С другой… все, что ни делается, все к лучшему. Теперь они знают, что намерения наши серьезны.
Патрик, устраиваясь на табурете, крошечном и ненадежном для него, пробурчал что-то маловразумительное. Таннис решила на слова не тратиться. Намерения, миссия… платил бы…
– И да, королевские ищейки носом землю роют. – Грент произнес это с явным удовлетворением. – Риск возрастает в разы. Поэтому следующую акцию нужно продумать очень тщательно…
Думал всегда он, и Таннис порой удивлялась, для чего Гренту вообще этот дом на краю реки, она, Патрик, Томас и другие, которые порой появлялись на собраниях? Неужели и вправду полагает, что они увлечены красивыми его словами? Конечно, справедливость – штука полезная, но не настолько, чтобы Таннис, разом о делах позабыв, бросилась ее восстанавливать.
Да и разговоры о бомбах со справедливостью в ее голове не увязывались.
Наверное, мозгов бабьих не хватало.
– Мне кажется, нам следует немного изменить подход к делу. – Грент открыл кофр, который носил с собой. Еще одна штучка, чуждая месту. Черная кожа, посеребренный замок и вензель незнакомый, но симпатичный. Таннис его перерисовала интереса ради, а Грент, которому на глаза рисунок попался, взбеленился, орать стал, что Таннис сдать его хочет…
Дурачок. Таннис понимает, что с королевскими ищейками связываться себе дороже. Она-то небось в нынешних делах по уши увязла, и значит, отправят или на каторжную баржу, или сразу на виселицу. Это у Грента соскочить выйдет: хозяин вступится, а то и сам со своего кармана судейских подмажет, чай, не бедный.
Рассчитывался Грент всегда вперед, доставал из кармана бумажник, кожаный, с металлическими уголками, и, открыв, долго перелистывал купюры. Выбирал всегда потрепанные, видимо, полагая, что и такие сойдут. Таннис брала, но в этой переборчивости ей виделась истинная натура Грента.
…Войтех наверняка запретил бы с ним связываться.
– Поскольку разъяснительная работа с населением не дает тех плодов, на которые я рассчитывал…
