Но после его наезда я тоже не выдержал. И, плюнув на последствия, не особо стесняясь в выражениях, вывалил лейтенанту все, что думал на тот момент: типа, получив агентурные сведения, согласно которым его неминуемо захватит немецкая спецгруппа «Бизон» (спасибо Гудериану за наводку), за ним была отправлена спецгруппа ОСНАЗ. Которая и полегла практически в полном составе в кровавом бою с гитлеровцами, кроме нас с поручиком… ну, то бишь с капитаном НКВД Лукиным. И если его что-то не устраивает, так милости просим, кто ж спорит, идите лесом… к линии фронта. Оружие и провизию дадим, а дальше – сам.
Ну да, согласен, вспылил и вообще был, как в мои времена говорилось, «неполиткорректен», но сколько ж можно?! Не рассказывать же про концлагерь, побег со смертельным исходом и провокационные листовки, разбрасываемые над нашими позициями?! Про то, что даже Сталин поверил геббельсовской липе и изощренным провокациям. Тогда уж проще сразу признаться в своем будущанском происхождении. Психанул я, короче говоря, не думая в тот момент ни о последствиях, ни о том, что могу случайно и лишнего сболтнуть. Просто нервы не выдержали, что и неудивительно, после столь насыщенных дней…
Но Яков, как ни странно, меня понял. И даже извинился, примирительно сжав рукой плечо. Похоже, как раз эта вспышка и весьма эмоциональный монолог окончательно его и убедили в том, что это не подстава, не игра спецслужб и мы действительно свои. А уж после этого мы и поговорили не то чтобы по душам, но нормально.
Рассказанная старшим лейтенантом история шестой гаубичной оказалась весьма трагичной. Батарею атаковали еще затемно. Вырезав часовых, гитлеровцы навалились с трех сторон, но аккуратно, стараясь не допускать лишних жертв: по палаткам не палили, гранаты не применяли. Судя по описанию камуфлированной униформы, еще не столь распространенной в сорок первом году, матерые волки из какого-то спецподразделения «СС». Почти всех взяли живыми, согнали на лесную опушку – насколько я понял по описанию, именно там Гурский и нашел разложенные с немецкой педантичностью трупы. Несмотря на то что на предложение добровольно выдать комбатра никто не отреагировал, Якова опознали практически сразу – гитлеровцы знали, кого искать. Захватчиков не обмануло даже то, что старлей не успел натянуть гимнастерку, будучи захваченным в нижней рубахе.
Поскольку Яков прекрасно понимал, что в плен ему попадать нельзя, он ударил и повалил ближайшего эсэсовца и бросился к лесу, надеясь, что его застрелят по пути, благо белая нательная рубашка прекрасно заметна даже в темноте. Но стрелять немцы не стали, догнав его и избив. Затем на его глазах, видимо в качестве акции устрашения, казнили комиссара. А вот о том, что и всех остальных артиллеристов расстреляли, для чего-то забрав документы, старший лейтенант не знал и весьма впечатлился моим рассказом. Настолько, что сломал в дрожащих от волнения пальцах три папиросы, пытаясь закурить.
Озвучив наши планы относительно скорейшего прорыва к своим, я оставил Якова докуривать и отправился к поручику, разговор с которым вы уже слышали…
– Знаешь, Виталя… – Поручик кивнул на разгромленную колонну. – Похоже, на этот раз мы сами себя перехитрили.
– Почему это?
– Да потому, что сейчас как раз не грех воспользоваться транспортом, а мы оба бронеавтомобиля… – Гурский упорно называл бэтээры на старый манер, – подорвали. Можно было пустить вперед авто генерал-полковника, наверняка его тут все знают, а следом броневик с бойцами. Пока то да се, мы определенно успели бы отъехать на приличное расстояние.
– Ну, я бы не особенно на это рассчитывал, – скептически пожал плечами я. – Может, и успели бы, а может, наоборот. Напоролись бы на встречную колонну или пост фельджандармерии, и все. С колонной на такой узкой дороге никак не разъедешься, а то, что местные гайцы (поручик промолчал) не решатся остановить автомобиль Гудериана, так это еще вилами по воде писано. Особенно ежели он с час назад уже проезжал в противоположном направлении: ты ж сам говорил, что эта дорога здесь чуть ли не единственная, помнишь? А боестолкновений нам теперь нужно всеми силами избегать.
– Возможно, ты прав. Ладно, давайте выступать. Сразу предупреждаю, идти будем без остановок и привалов, у нас сейчас каждый пройденный километр на счету. Раненые пойдут налегке, я распоряжусь. Все, выдвигаемся. – И поручик решительно пошел к бойцам, при приближении командира торопливо поднимавшимся на ноги. Откровенно пялиться на сидящего на подножке генеральской машины Якова они опасались, напуганные приказом Гурского о соблюдении государственной тайны. Это поручик сам придумал, дабы избежать излишнего ажиотажа: мол, никто не должен догадаться, что среди нас находится столь важная персона, поэтому повышенного интереса к старшему лейтенанту не проявлять, в разговор не вступать, вопросов не задавать, события сегодняшнего утра не обсуждать, и вообще, поскорее все забыть. Ну, примерно в таком роде – я-то сам его не слышал, общаясь с Джугашвили.
Разумеется, порой красноармейцы все же бросали на того быстрые любопытные взгляды, но их можно было понять: это ж какой шик будет после войны неожиданно вставить в разговор эдаким равнодушным голосом: «А я сына самого товарища Сталина видал, вот прям как тебя сейчас, даже ближе. Да что там видал, мы с ним в июле месяце воевали вместе!» Вот только до этого послевоенного разговора еще нужно дожить… но кто в восемнадцать-двадцать лет задумывается о собственной смерти?..
Грустно вздохнув, скользнул взглядом по застывшему на дороге связному бронетранспортеру, пытаясь ухватить за хвост какую-то короткую, но очень важную мысль, мелькнувшую на самом краешке сознания. Что-то связанное с Гудерианом, его броневиком, английской разведкой и фотографиями из Интернета. Ну и в чем прикол? Английская разведка, насколько помню, завербовала главу абвера адмирала Канариса, Гудериан тут ни при чем, фотографий времен войны в Интернете миллионы, а Хайнц вряд ли пользовался радиомашиной в качестве личного транспорта, используя ее разве что для сеансов связи и передачи шифрованных сообщений… Стоп, ну конечно!
Перед глазами встала черно-белая фотография, сделанная в десантном отсеке такой же машины связи – как бы не этой самой! Гудериан стоит в проходе, вдоль борта сидят операторы, перед ближайшим к фотографу – шифровальная машинка с откинутой крышкой, знаменитая «Энигма». Блин, ну конечно! «Энигма», портативная электромеханическая шифрмашина роторного типа! Та самая, за которой чуть ли не с сорокового года гонялась разведка Великобритании! Точнее, гонялась она не за самой машинкой, применявшейся в банковском деле еще с двадцатых годов для защиты переводов, а за роликами – или роторами, – которых в гражданской версии было два, а в военной – от трех до четырех. И в этом полугусеничнике она точно должна быть! Вот это будет подарочек нашей фронтовой разведке и контрразведке! Блин, а я ведь туда гранату запулил, идиот! Хотя роторы, скорее всего, должны уцелеть…
Боясь спугнуть удачу, я торопливо бросился к бронетранспортеру, отвалил в сторону посеченную осколками створку десантной двери и забрался внутрь. Твою мать, сколько ж крови-то! Скотобойня… Осторожно, чтобы не измазаться, пробираясь вперед, осмотрел отсек и вскоре обнаружил искомое. Взрыв сбросил продолговатый чемоданчик с откидной крышкой на пол, сверху навалился труп одного из фрицев. Сдвинув мертвого гитлеровца в сторону, я вытащил шифрмашину. Вроде целая, лишь пара сколов и царапин от осколков. Тяжелая, зараза, куда проще вытащить эти самые роторы, вот только как это сделать? Ладно, позже разберемся.
