Поднявшись на ноги, Гурский подобрал ближайший карабин, передернул затвор и, прихрамывая, двинулся к расстрелянным гитлеровцам. Ну а я чего сижу, спрашивается? Торопливо перезарядив оружие, тоже выскочил на открытое место. Опоздал – карабин дважды коротко рявкнул, и поручик, улыбаясь, пошел мне навстречу, отчего-то держась рукой за левый бок. Блин, нежели ранен?
– Хорошо стреляешь, – внимательно взглянув в глаза, сообщил он. И, видимо, уловив что-то в выражении моего лица, вдруг ободряюще хлопнул по плечу перемазанной кровью рукой:
– Да живой я, живой, успокойся. Так, зацепили малость, полагаю, просто царапина. Давай быстренько уходить, нашумели изрядно.
– Рану осмотреть нужно, вон вся гимнастерка в крови.
– Позже, Виталь, сейчас нет времени. Насколько я понял из их разговоров, перед рассветом тут должна проехать какая-то важная шишка, вот их и выслали вперед, дорогу проверить. А следом идет еще бронетранспортер, но у него что-то с мотором случилось, вот они вперед и вырвались. Решили не возвращаться, дождавшись здесь, но нарвались на меня. – Поручик самокритично хмыкнул. – Точнее, это я на них нарвался, поскольку спешил.
– Ладно, тогда возьми у немцев пару перевязочных пакетов, а я пока мотоциклы хоть вон в те кусты откачу, все не так заметно будет. И фрицев туда же.
Пока я ворочал тяжеленные «Цундапы» и оттаскивал с дороги трупы, Гурский подобрал свой автомат и нашел пару индпакетов, заодно вытащив из колясок коробки с патронными лентами. Оружие брать не стали, даже пулеметы, поскольку времени уже не оставалось. Бросать «МГ» было безумно жаль, но мы и так еле успели – едва отошли метров на сто, как вдалеке раздался гул мотора и замелькал приглушенный маскировочными насадками свет фар. Хоть я и видел, что бежать поручику тяжело и гимнастерка на боку все сильнее темнеет от крови, но помочь ничем не мог, поскольку и так тащил на себе оба автомата и коробки с лентами, каждая весом, так на секундочку, больше восьми килограмм.
Судя по гудению мотора за спиной, укрытых в зарослях мотоциклов немцы не заметили, проехали мимо – звук стал удаляться. Расслабляться, конечно, нельзя, хватятся пропавшего авангарда быстро, да и найдут тоже. Собственно говоря, не пользуйся фрицы светомаскировочными фарами, узеньким лучиком освещающими лишь пару метров дороги перед капотом, они б и сейчас мимо не проехали, уж больно ненадежно я их байки замаскировал…
Когда половина пути была пройдена, мы остановились для перевязки. К счастью, пуля и на самом деле лишь рассекла кожу и поверхностные мышцы, правда, на довольно большом протяжении, оттого и столько крови. Хорошо хоть ребро уцелело, еще б на сантиметр выше – и с пару недель дышать Николаю Палычу осторожно и через раз. Но в лагере все равно нужно будет нормально обработать рану и сменить повязку, поскольку в наших нынешних антисанитарных условиях асептика – «наше все», как классик говаривал.
Отдышавшись и несколько минут передохнув, я задал давно волнующий вопрос: что такого важного он разведал, что аж немцев в спешке не заметил?
Ответ меня, увы, совсем не порадовал:
– Похоже, Виталий, мы опоздали…
Глава 12
Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой…
М. Исаковский
Подробности своей едва не закончившейся столь фатально разведвылазки Гурский поведал мне уже по дороге к ночной стоянке, благо можно было особенно не спешить, да и поручик нуждался в отдыхе. Немцы, даже обнаружив перебитый передовой дозор, вряд ли бросятся ночью искать обидчиков – скорее, просто радируют о необходимости изменить маршрут поездки этой самой неведомой «шишки». К слову, на мой вопрос о том, кто бы это мог быть, поручик лишь криво усмехнулся:
– Ты не совсем верно истолковал мои слова (когда мы оставались наедине, он старался говорить привычным языком. Правда, уж без всяких «право слово» да «премного благодарен»). Разумеется, прямо никто ничего подобного не говорил, просто они ведь не подозревали, что я недурно знаю немецкий, вот и не скрывались. Но по отдельным оговоркам я сделал вывод, что все обстоит примерно так. Некий großer Kopf
[15]
должен проехать сегодня под утро в этом направлении. Примерно так.
– Ладно, дело ясное, что дело темное, – хмыкнул я. – Жаль, что нет подробностей, а с другой стороны, и не нужно. Не те у нас силы, чтобы сейчас засады устраивать. Так что там с батареей?
С батареей дело обстояло следующим образом. Сначала Гурский слегка заплутал, поскольку оврагов в этой местности оказалось два, и он, по закону подлости, сначала наткнулся на второй, в котором, как выяснилось, располагалась разбомбленная немцами зенитная батарея и остатки какой-то авточасти. Осознав ошибку – в темноте довольно сложно различить тип пушек, особенно после того, как по ним отработали бомбардировщики, перепахав позицию в кашу, – он сориентировался по карте и еще через километр вышел в нужную точку.
С полчаса поручик издалека наблюдал в бинокль за расположением шестой гаубичной, опасаясь засады, однако никакого подвоха не было: батарея погибла. Вот только уничтожили ее весьма странным образом… Побродив по позиции, Николай Павлович убедился, что батарею – в отличие от «соседки» – не бомбили с воздуха и не закидывали артиллерийскими фугасами. Все четыре шестидюймовки так и стояли неповрежденными, даже прицелы и замки на месте. Да и боеприпасы у них еще оставались, складированные в штабеля снарядных ящиков. Немного, но оставались. И самое главное – на земле обнаружилось множество стреляных гильз от немецких автоматов. Именно автоматов, а не карабинов, являющихся основным стрелковым оружием линейных частей вермахта. Гильз от советских трехлинеек почти не встречалось: сопротивления застигнутые врасплох артиллеристы практически не оказывали.
В общем, после осмотра позиции поручик сделал однозначный вывод: обслугу гаубиц внезапно атаковало некое подразделение, имеющее целью не столько уничтожение батареи, сколько захват личного состава. А уж когда он обнаружил в десятке метров тела погибших красноармейцев, аккуратно разложенные на траве, все и вовсе встало на свои места. Немцы искали кого-то конкретного, а всех свидетелей безжалостно уничтожали. Уцелевших после атаки и сортировки добивали контрольным выстрелом в голову, предварительно забирая документы: карманы гимнастерок оказались вывернуты у всех убитых. Единственным исключением стал комиссар, которого Гурский опознал по нашитой на рукаве звезде: его не застрелили, а закололи, пригвоздив к стволу сосны двумя трехлинеечными штыками, вбитыми прикладами на треть длины.
О том, кого именно искала немецкая штурмовая группа, ни у поручика, ни у меня сомнений не оставалось. Что ж, похоже, правы оказались именно те историки моего времени, что рассматривали версию о силовом захвате сына Сталина немецкой спецгруппой: судя по рассказанному поручиком, Яков Джугашвили в плен определенно не сдавался. И то, что он все же был захвачен немцами, вовсе не случайность. Да и на батарее, скорее всего, все же имелся предатель или немецкий агент. За ним целенаправленно охотились – и, увы, эта охота увенчалась успехом.
