Живы, сволочи! И отчего ж я так рад их видеть?!.
Зачистка много времени не заняла: раненых оказалось мало, перекрестный огонь двух пулеметов не оставил фрицам никаких шансов. Так что спустя пять минут мы уже вовсю обнимались с поручиком и Серегой. Гурский, как и в прошлый раз, выглядел спокойно, где-то даже флегматично, танкист же едва не подскакивал от возбуждения:
– Неслабо мы немчуры накрошили, а?! Нет, ты глянь, а?! Знай наших! Цельную батарею уконтропупили! Товарищ старший лейтенант как зарядил из пулемета, я аж на месте подскочил. А уж как немцы падать начали, я с автомата добавил, два магазина по тварям расстрелял!
От возбуждения танкист тараторил, словно герой довоенного фильма «Семеро смелых», напоминая его даже внешне. В этот момент Серега, видимо, вспомнил, что негоже товарища забывать, да и вообще, на Руси все на троих делить принято, и торопливо добавил:
– И ты тоже здорово воевал! Пулеметчика и охранников знатно завалил!
Врать Серега не умел – со своей позиции он мотоциклиста никак видеть не мог, но я, разумеется, сделал вид, что ничего не заметил. Поручик же лишь ухмыльнулся, незаметно мне подмигнув. Я же, прислушавшись к своим ощущениям, с удивлением отметил, что на этот раз особого отходняка после боя почти нет. Привыкаю, что ли, в людей стрелять? Хреново…
Потом подошли бывшие пленные, и Гурский, не дожидаясь вопросов, сразу же взял быка за рога, показывая, кто здесь главный. Я его отлично понимал: сейчас не время для вопросов и выяснения, кто в каком звании пребывал до окружения и плена. Единоначалие – великая вещь. Наглость, впрочем, тоже. В конце концов, это ведь мы их у немцев отбили, а не наоборот. Значит, и командовать будем мы, по крайней мере пока.
– Бойцы! – К этому времени я уже заметил, что если «наши» для поручика давно именно «наши», то обращения «товарищи» он все же старается по возможности избегать. – Построиться! Быстрее! Слушай приказ: подбитую технику противника осмотреть, оружие, боеприпасы и продовольствие – собрать. Ремни, портупеи, фляги – тоже. Обратить особое внимание на карты и документы, их тоже собрать и сдать мне. Личные вещи не трогать, за мародерство – расстрел на месте. Исключение только наручные часы, они нам пригодятся. Орудия, прицелы не повреждать. Все вопросы – после, сейчас нет времени знакомиться. Товарищ младший лейтенант, – это уже танкисту, – проконтролируйте исполнение приказа. Да, вот еще: артиллеристы среди вас есть? Особенно наводчики? Если есть, шаг вперед. Остальным – разойтись выполнять приказ.
Из нестройной шеренги вышли двое, немолодой коренастый мужик в возрасте «далеко за сорок» и высоченный парень лет двадцати, оба с артиллерийскими петлицами.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Старшина Феклистов, наводчик.
– Рядовой Иванов, зарядный.
– Старшина, гаубицы знаете?
– Знаю, товарищ старший лейтенант, – степенно кивнул тот. – Собственно, я как раз из тяжелого гаубичного полка.
И, хитро улыбнувшись в пышные соломенные усы, мотнул головой в сторону батареи:
– Хотите немцам сюрприз отправить?
– Хочу, и даже не один. Вот только наводить некому. Зато снарядов изрядно. Справитесь?
– А чего ж не справиться, – пожал тот плечами. – Знаю я такую гаубицу.
– Откуда? – слегка опешил поручик. – Она ж немецкая?
– Дык вот потому и знаю, товарищ командир, что германская. На империалистической попользоваться пришлось, когда наши казачки цельных три таких прихватили, да обоз с боеприпасом. Шестидюймовка это, ежели по-нашему называть, а по-ихнему – тяжелая полевая гаубица калибром пятнадцать сантиметров. Дайте мне минуток с десять, с прицелом разберусь – и можно палить. Вот только куда?
Я внутренне напрягся. Если этот старшина успел на Первой мировой повоевать, значит, вполне мог и на Гражданской отметиться. А поручик перед своим переносом как раз под гаубичный обстрел попал, между прочим. Вот старшина сейчас об этом как брякнет – и все, полный аллес. Или сам Николай Павлович вопрос задаст… Пожалуй, это тот самый случай, когда я реакцию Гурского просчитать не могу: если сорвется, ничего хорошего уж точно не будет…
Повернувшись ко мне, поручик внезапно взглянул в упор. Показалось или нет, но в глубине его глаз мелькнула эдакая понимающая смешинка. Догадался о моих душевных терзаниях с прочими сомнениями? Вполне вероятно, с него станется, с золотопогонника!
– Куда, спрашиваешь? А вот сейчас и узнаем. Пойдемте-ка, бойцы, поближе на этих зверушек поглядим.
Осмотр гаубиц много времени не занял, главное было убедиться, что прицелы пулями не поразбивало. Но с этой стороны все оказалось нормально. Боеприпасы тоже не пострадали, хотя кое-где ящики и белели свежими сколами. Заглянув в один из них, я заметил на гильзе неглубокую продольную вмятину от пули и мысленно хмыкнул: да, об этом мы как-то не подумали. Снаряд-то от пули вряд ли взорвется, если только прямо по взрывателю не попадет, а вот порох в гильзах теоретически мог и рвануть. И иди знай, хватило б этого, чтобы сдетонировали все остальные боеприпасы? Если бы все это добро разом ахнуло, мало бы никому не показалось, ни нам, ни фрицам.
– Рикошет, наверное, – сообщил Гурский, тоже заглянувший в ящик. – Или из второго пулемета попали. Я-то по ящикам не стрелял и Сереге наказал.
Красноармейцы уже оттащили погибших немцев от пушек, и сейчас о произошедшем напоминали лишь пятна крови на вытоптанной траве. Командир батареи, судя по «лысому» погону, в лейтенантском звании, как я и подозревал, погиб во время боя, получив то ли шальную, то ли прицельную пулю в шею, однако в его полевой сумке нашлась и артиллерийская карта, и огневой планшет. Ну, или как там они у артиллеристов называются?
Пока бойцы под руководством танкиста готовились ворочать тяжеленные гаубицы, старшина с поручиком, о чем-то негромко переговариваясь, засели за изучение этой самой Schießkarte
[9]
. Гурский в основном выступал в роли переводчика. Наконец Николай Павлович призывно махнул рукой:
– Виталий, иди сюда, – и пояснил специально для артиллериста: – Не удивляйся, старшина, Виталий Степанович эту идею и придумал. Мы с ним с первых дней войны вместе сражаемся, а перед тем он еще и с финнами повоевал. Опытный боец. И голова у него будь здоров работает.
– Дык, а я разве против? – с явным одобрением старого фронтовика в глазах хмыкнул старшина, протягивая руку: – Архипом Петровичем меня звать.
Я представился в ответ, тут же задав интересующий меня вопрос:
– А далеко эти пушечки бьют-то?
– Верст на пятнадцать точно, может и больше. Все от типа снаряда да навески пороха зависит. Ты не переживай, Виталий Степаныч, нам всяко хватит. Мы тут с товарищем лейтенантом три цели приглядели, вот смотри. В картах-то разбираешься?
– Приходилось.
