– Виноват, ошибся, – пробормотал поручик. – А ведь и точно, кожуха на стволе не видать и диск несколько иной. Пардон.
– Коля, ты опять?
– Что?! – непонимающе дернулся Николай Павлович. – Что не так?
– «Виноват да пардон», вот что не так! За базаром… э-э, за словами следи, очень прошу! Шутки кончились.
– Для меня, Виталий, шутки давно кончились, знаешь ли, в семнадцатом еще, – хоть и негромко, но зло прошипел тот в ответ. – Да и в пятнадцатом году тоже особенно шутить не приходилось. Впрочем, прости, снова не прав. Вперед?
– Угу, пошли. Как подойдем, ты поближе к пулемету встань, а то мало ли что. А говорить я сам стану.
Разбудить неведомого танкиста в звании младшего лейтенанта оказалось не столь и просто, так что зря мы с поручиком тихарились. Убедившись, что до кобуры он быстро не дотянется, я осторожно потряс парня за плечо, однако тот лишь недовольно пробурчал что-то невнятное, сонно отмахнувшись рукой. Да еще и на бок перевернуться попытался! Однако! Во нервы у предка! Хотя, скорее всего, просто вымотан до предела – не просто ж так в лесу оказался?
– Эй, братуха, хорош дрыхнуть, всю войну проспишь! – Я снова потряс танкиста. И, поразмыслив, негромко рявкнул, наклонившись к самому уху: – Подъем, лейтенант, боевая тревога! Смирно!
Как и ожидалось, вбитая в подкорку фраза сработала, словно пиропатрон за спинкой кресла катапультирующегося летчика из моего времени: парня буквально подкинуло кверху. Утвердившись в неком подобии строевой стойки, он сонно захлопал ресницами, стремительно возвращаясь в реальность:
– А… виноват… задремал, тарщ командир… – и окончательно пришел в себя, очумело вертя головой.
– Что ж вы так, товарищ младший лейтенант, а ежели не мы, ежели б немцы? – подбавив в голос укоризны, осведомился я. – Так бы и взяли тепленьким.
– Э-э… вы кто, товарищ боец?
– Шофер я, Новорощенко фамилия.
– Младший лейтенант Якунов.
– Стал быть, здравия желаю, – не без колебаний – иди знай, правильно ли поступаю? поди разберись, как у них тут с субординацией, – я протянул руку, которую танкист немедленно и пожал. Ага, ну, уже проще. – Мы с товарищем лейтенантом на вас случайно наткнулись, уж больно громко вы того… ну, это, короче, спали, в общем. Сначала думали мимо от греха пройти, но решили поглядеть, что да как. – Нет, определенно во мне умер великий актер! – Ну, вот и поглядели. А тута вы спите. Вот мы и это, решили разбудить.
Скосив взгляд, я заметил, как поручик восторженно закатил глаза. Ну, дык! А ты как думал, золотопогонник! Могем, ежели надо.
– Правильно разбудили, товарищ боец. – Танкист провел ладонью по лицу, окончательно приходя в себя. Взглянув в сторону Гурского, мгновенно срисовал кубари и сделал попытку встать по стойке смирно. Руку, правда, к голой голове кидать не стал – танкошлем так и лежал на планшете:
– Простите, товарищ лейтенант, не приметил сразу! Виноват!
– Вольно, – спокойно, даже, пожалуй, как-то лениво ответил тот. – Какие уж тут звания, лейтенант? И выкать тоже не обязательно. Лучше просто по имени. Звать-то тебя как?
– Сергеем батька с мамкой назвали, тарщ лейтенант, – с готовностью сообщил тот.
– Ну а меня Николаем, стало быть, кличут. А шофера моего – Виталием. Вот и познакомились.
– Так как же без званий-то? – дернулся было танкист. – Уставом не положено.
– Положено, не положено, какая разница? – буркнул поручик. – Время такое. Что мы с Виталей, что ты – всяко окруженцы, какие уж тут звания. К своим нужно пробираться, да поскорее. Согласен?
– Так точно, согласен, тарщ лей… то есть Николай!
– Вот и ладненько. – Подавая пример, поручик опустился на землю, махнув танкисту рукой. – Опять же, теперь у нас пулемет имеется. Если прижмут, хоть последний бой дадим, а то у нас с Виталием всего вооружения – только «наган» да «треха». Патроны, правда, в наличии, но так, на один бой.
Танкист, похоже, окончательно пришел в себя:
– Вы вообще откуда, мужики? Я с седьмого мехкорпуса, четырнадцатая танковая дивизия.
– Шестьдесят девятый стрелковый корпус, – мгновенно среагировал я. И неожиданно ощутил себя полным идиотом: ведь историей увлекался, блин! Что в солдатской книжке написано, а? Именно он, а значит что? А значит, что сейчас июль сорок первого, где-то между шестым и десятым числом. Лепельский контрудар! Неудачная попытка не допустить взятие Витебска и дальнейшее продвижение противника на Смоленск и Москву! Вот же…
– Документы показать? – по-своему истолковал молчание поручика Якунов. И даже полез за оными в карман.
Гурский отреагировал правильно, делано равнодушно пожав плечами:
– Ну, и зачем они мне? С чего мне тебе не верить-то, Серега? Да и какой из тебя диверсант? Рожей не вышел, так что даже не смешно. Немец не настолько глуп. Просто расскажи, как в окружение-то попал.
– Да вот так. – Мамлей коротко пересказал нам свои приключения. То есть злоключения. Мы в ответ – свои, выдуманные, разумеется. Хотя как сказать – про расстрелянную санитарную колонну-то все было правдой…
– Что, так прямо и расстреляли?! – поразился Якунов. – Автобус с красным крестом?
– Так в него и целились, Серег, – пожал плечами поручик. – По нашей полуторке (термин он уже знал, я просветил по дороге) только на втором заходе шарахнул. Потому и выжили.
– Твари… – зло прошипел танкист. – Ироды. Как так можно?!
– Ну, им, видимо, можно… – избавив Гурского от необходимости отвечать, буркнул я, не сдержавшись, себе под нос. – Ладно, товарищи командиры, может, того, пойдем уже? Стемнеет скоро…
– Да, пора. – Поручик решительно поднялся на ноги. И с удивлением уставился на отчего-то мнущегося танкиста.
– Ты чего, Серега? Уходить пора, до темноты можно километров с пять пройти.
– Так это… товарищи, у вас пожрать ничего нет? Вторые сутки без еды.
Мы с поручиком переглянулись.
– У нас с харчем тож не густо, – сообщил тот, бросив на меня короткий взгляд. Молодец, поручик, вовремя среагировал – не мне ж подобное старшему по званию говорить.
– В аккурат три сухаря имеется да рыбных консервов банка. Перекусим, что ль?
Судя по ответному взгляду, иного решения и не предполагалось.
С поздним обедом – или, скорее, ранним ужином – покончили быстро: вскрыли перочинным ножом консервную банку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся судаком в томатном соусе, навалили по невеликой горке на каждый сухарь и умяли в считаные секунды. Я, если честно, даже вкуса особо не распробовал, больно есть хотелось. Правда, мимоходом усмехнулся тому факту (про себя, разумеется), что сподобилось попробовать довоенную консервацию, да тут же об этом и позабыл. Да и не было в той консерве ничего необычного – ну, рыба, и рыба. На нашу консервированную сайру или сельдь похожа.
