Но как повернуть дело, чтобы вся слава пошла ему, фон дер Бакену? Самому передать дело в иностранный отдел? У него есть там друзья. Но какой разведчик, раскрыв такой заговор, станет делить заслуженную славу с кем-то еще? Места на вершине мало, и каждый дерется за себя. Дарить такой шанс кому-то другому – нет уж, увольте. Для дружеской услуги это слишком. А не передать – странновато. Все же подрывная деятельность никаким боком тут не лежала, тут мировым комплотом попахивает...
Эх, будь у него группа агентов в самоличном подчинении! Хоть один-два, зато неподотчетных главе управления! Но это все мечты, мечты пустые. Уж что-что, а привилегии свои Серов знает хорошо. И следит за их соблюдением куда более ревниво, чем за молодой красавицей-женой, которой у него и нет. Власть – вот его главная и единственная любовь.
Хотя... как там он сказал: «А если не угомонится...» То есть если этот Щербаков не перестанет беспокоить высокое начальство своими докладами, отозвать его «ко всем чертям». А если перестанет, так пусть и сидит в Риге до завершения уголовного расследования. То есть – хоть до Страшного суда, поскольку уголовщиной в этом деле не пахнет.
И тут тонкие губы заместителя начальника УПБ разошлись в широкой улыбке. Конечно, славу разделить придется, но... лучше половина журавля, чем дохлая синичка.
Фон дер Бакен отложил заключение аналитиков и снова взял доклад.
Щербаков, Щербаков... Исключительная память замначальника отдела услужливо подсказывала – молодой, из бывших военных, Северного полка капитан... Участвовал в десанте на Аляску, первая волна, Георгиевский кавалер... Уволен из армии за инсубординацию – самовольно нарушил приказ вышестоящего офицера, спасая какого-то застрявшего в снегах сбитого летчика. Переведен с понижением в чине в Третье управление специальным агентом. В предосудительном поведении не замечен, на службе отличается исключительной добросовестностью и верностью долгу. Инициативен, в действиях самостоятелен. Не тот агент, которого фон дер Бакен послал на это дело, если бы мог выбирать. Сюда бы тупого служаку, такого, чтобы всякий приказ исполнял дословно. Ну да дареному коню...
С ним еще какой-то сыскной агент работает, из местных. Может, и его затребовать? Тоже не бог весть что, но двое – все ж таки лучше, чем один. Кроме того, не стоит оставлять людей, посвященных в дело фон Садовица, в России. Отправим с ним и полицейского.
А раз так – срочных дел очень много! Когда спешка, надо торопиться, Алекс.
Александр фон дер Бакен аккуратно вдавил клавишу внутреннего элефона.
– Екатерина Прокофьевна, – произнес он, – не соизволите позвонить в Ригу?..
Рига, 24 сентября 1979 года, понедельник.
АНДЖЕЙ ЗАБРОЦКИЙ
Бзззз!!!!
Не открывая глаз, я застонал и попытался прихлопнуть чертов будильник. Естественно, промахнулся и здорово ушиб руку о тумбочку.
Уууу. Даже лежать на подушке было больно. А мысли о том, что с нее надо вставать, только усугубляли дело.
Странно. Вроде не так уж много и выпили, а такого похмелья у меня давно не было. Я вообще к спиртному довольно равнодушен, хотя пить умею. В Сибири водка – это не алкоголь, а средство выживания. Только вот мешать ее ни с чем не надо.
Бзззз!!!
Да заткнется он когда-нибудь? Хоть бы завод у него кончился... Ах да, он же лепестрический. Зар-раза.
Я снова застонал и, приоткрыв один глаз, умудрился прихлопнуть кнопку звонка. Ну и противный у него звук. Как я раньше внимания не обращал?
И тут я вскочил с кровати словно ошпаренный. Кретин, осел пьяный! Да я его раньше и не слышал почти. Я же по гудку каждый день встаю. Гудок на смену такой, что и мертвого подымет. Блин, это надо было так набраться...
Будильник показывал двадцать минут восьмого.
Я со вздохом опустился на кровать. Двадцать минут, это не страшно. Тем более что мне не в управление, а к Щербакову. Туда можно и опоздать. Плохие новости никуда не денутся.
Я поплелся в ванную и долго, яростно отдраивал с мылом лицо. Хэйка банзай. В смысле харакири. Как в квартиру поднимался – не помню. Напрочь отрезало. Последнее, что запомнил, – несемся по ночной Риге. И «баронесса» за рулем. Правда, деревья дорогу не перебегали. По-моему.
Сердце у меня екнуло. Я как был, в мыле, бросился к окну. «Патрульчик» одиноко стоял у бордюра, затопляемый вечным лифляндским дождем. Вид у него был крайне унылый, но следов аварии не наблюдалось. Слава те господи. Пронесло. Да и Герман молодец. А ведь пьян был не меньше моего. Как он машину вел? На автопилоте, наверно. Вот и не верь после этого, что в войну мертвые летчики самолеты сажали.
Тщательный обыск подарил мне пачку сухариков (потерянную месяц назад) и пару сосисок, которые я после недолгого раздумья решил считать условно-съедобными. Я поставил их на огонь, а сам принялся заглушать веселое бульканье кипятка нудливым аккомпанементом электробритвы.
Допив холодный позавчерашний чай и с отвращением дожевав сосиску, я выскочил из-за стола. Сорок пять минут. Надо лететь.
Летел я недалеко. До машины. Как только я распахнул дверцу, как мне в лицо пахнул милый алкогольный аромат. Дивная смесь чего-то дорогого и многоградусного. Поэтому на дорогу я выехал, опустив до предела оба стекла и ни на метр не превышая безопасных сорока верст в час.
То ли дорожный сквознячок сделал свое дело, то ли у меня просто притупился нюх, но, подъезжая к гостинице, я уже не чувствовал запаха, да и сам проветрился настолько, что при беглом осмотре мог сойти за человека. Чтобы окончательно замести следы, я купил в гостиничном ларьке мятный леденец и воспользовался лестницей вместо лифта.
– Можно?
– Входите.
Я бодро вошел в номер Щербакова и приготовился выслушать благую весть о своем отстранении.
Первое, что бросилось мне в глаза, – это необычное выражение на лице моего временного коллеги. Похоже было, что ему попеременно вспоминалось нечто очень приятное и очень неприятное.
– Доброе утро, Сергей.
– Доброе утро.
– Ну как, получили ответ на ваш доклад? – фальшиво-весело поинтересовался я.
– Получил. – Щербаков как-то странно посмотрел на меня. – Двадцать минут назад мне передали кодированный приказ за личной подписью заместителя начальника Третьего управления его превосходительства Александра Вольфовича фон дер Бакена.
Неужели премию дадут? Я изобразил на своем лице самый живейший интерес.
– И что же он приказал?
– Он приказал срочно вылететь в Питер, – медленно, с расстановкой произнес Щербаков. – Мне и вам. В час сорок пять с военного аэродрома под Двинском – знаете? – отправляется транспортник. На нем для нас выделены два места.
Тут я и застыл с открытым ртом.
– З-зачем?
– Не знаю, – честно ответил агент охранки. – И предпочел бы не знать. Но советую собирать чемодан. Времени у нас еще чуть-чуть осталось, двинский дизель отправляется в одиннадцать. А я пока переговорю с вашим Стариком. Наверное, – он тяжело поднялся, – даже лично. Очень уж хочется посмотреть на его физиономию.
