– Очень интересно, – процедил Щербаков.
Я запоздало сообразил, что сам он имел к Аляскинской операции самое прямое отношения, и притом не как штабист.
– А самое смешное, – продолжал я, – когда господа британцы захотели воспроизвести Аляскинскую высадку на своем кофемольном агрегате, он тоже сначала отбрыкивался. Но англичане люди упрямые и в конечном счете своего добились – впихнули-таки вводные, после чего кофемолка мирно жужжала минут семь, а затем издала жалобный писк, и помещение начал наполнять сизый дымок. – Я сделал многозначительную паузу и закончил: – Правда, за достоверность последнего эпизода я не ручаюсь. Возможно, это просто слухи, злостно распространяемые Интеллидженс сервис с целью создания ложного впечатления небоеспособности британской армии.
– Очень интересно, – повторил Щербаков. – Но, по-моему, это все же анекдот.
– История вторая. – Я слегка приспустил стекло. В кабину ворвался холодный ветер. – Операция под кодовым названием «Ивушка». Стиль рассказчика постараюсь воспроизвести дословно.
Щербаков промолчал.
– На одном далеком туманном острове, – начал я с подвыванием, как гусляр. Историю эту рассказывал нам капитан Иоахим Фальдорф, и в его исполнении она выглядела несколько иначе, но я решил, что его повествование не грешно будет приукрасить, – пара умных головушек соорудила из двух миксеров да трех пылесосов противотанковую управляемую ракету. Ракета получилась жутко умная, чертовски послушная, и ни у кого в мире такой не было, хотя очень хотелось. Однако на этот раз туземцы озверели вконец, приставили по взводу охраны к каждой уборщице, а охрана была злая, ловила часто и выгоняла из страны беспощадно, так что собирать гербарии в окрестностях военных баз иностранным подданным становилось с каждым днем все труднее и труднее. И вот в один день, такой же туманный, как и остальные, но, без всякого сомнения, прекрасный, в кабинете командира базы, в ангаре которой полеживает эта самая ракета, раздается телефонный звонок – бзззыннь!
Я покрутил в воздухе воображаемую ручку.
– Звонит непосредственный начальник командира базы: «Эй, вы, сэр! Сейчас к вам приедет полковник сэр Имярек. Он заберет вашу бесценную ракету. Выделить ему взвод охраны и обеспечить радиоконтроль до пункта Н. Гав, гав, гав!» Командир базы испытывает двойственное чувство, так как, с одной стороны, ему нужно «обеспечить под личную ответственность», а с другой стороны, эта поганая ракета наконец покинет территорию его базы, что будет побольше, чем три горы с плеч! В назначенный час прибывает полковник Имярек с группой сопровождающих, обозревает предлагаемый взвод охраны и начинает брызгать слюной. По его мнению, этот взвод любой шпионишка перешибет соплей, поэтому требуется ему для сопровождения не меньше роты, и не на грузовике, а на бронетранспортерах, а впереди чтобы всенепременно ехал танк «Центурион-3» – к слову сказать, самую малость менее секретный, чем сама ракета.
Командир базы рассыпается в извинениях, но при этом заявляет, что больше двух взводов дать никак не может. Нету-с! Имярек еще немного шипит, но в конце концов утихомиривается, однако требует составить специальный протокол «О несоблюдении должных мер предосторожности по транспортировке», каковой и был составлен. После чего вся «непобедимая армада» погружается на машины и убывает, увозя с собой один из самых охраняемых секретов туманного островка.
Спустя три с половиной часа остров перекрыли так, что ни одна мышь не могла пересечь его границу, не предъявив при этом минимум трех паспортов. В боевой режим была приведена система ПВО, способная засечь любой объект, превышающий по размерам футбольный мяч. Однако в результате всех этих поисков были обнаружены только два взвода доблестных морпехов, храпевших в обнимку с автоматами. Полковник Имярек вместе с ракетой растворился в вечном тумане. А потом выяснилось, что а) никакого Имярека в офицерском составе туземной армии не числилось, и б) никому начальник командира базы не звонил и звонить в тот день не мог, ибо слег накануне с жесточайшей ангиной и совершенно потерял голос. Неплохо, правда?
– Весьма занимательная история, – заметил Щербаков. Выражение на его лице меня всерьез обеспокоило. Так мог бы смотреть фокусник на представление своего конкурента.
– А самое интересное, – продолжил я, – когда я спросил у... человека, который поведал мне эту историю, как была вывезена ракета, он оглянулся по сторонам и прошептал: «Ла-Маншским туннелем».
– Насколько я знаю, под Ла-Маншем так и не построили никакого туннеля, – заметил Щербаков. – Хотя проекты выдвигали еще в прошлом веке.
– Вот именно, – подтвердил я. – И я так считал.
После этого в кабине воцарилась тишина.
Других комментариев по поводу моей последней истории от Щербакова не последовало, а я решил, что на сегодня государственных преступлений с меня хватит. Так что следующий час мы провели в обоюдном молчании, которое никто не решался нарушить первым. Проехали, точней сказать, объехали стороной губернский город Митаву – в этом месте магистраль делала петлю, огибая окрестности Митавского дворца герцогов Курляндских.
А потом я увидел памятник... И нажал на тормоз.
– Что случилось, Андрей?
– Я... мне надо выйти.
Щербаков удивленно покосился на меня – по обе стороны дороги расстилалось гладкое как стол поле, – но промолчал.
Я вышел из машины, разогнулся, глубоко вдохнул холодный осенний воздух и зашагал к памятнику.
«Мессершмидт» сохранился на редкость хорошо – должно быть, покрыли чем-то антикоррозийным. Он наискось входил в бетон, так что над землей оставались только хвостовая часть, украшенная скрещенными молотками, и левая плоскость с неуклюжей тушей реактивного движка. А рядом с бетонной лужей навеки застыла зенитка – спаренный тридцатисемимиллиметровый автомат, возможно, тот самый, из которого этот «мессер» и завалили.
Я постоял перед памятником, тщетно пытаясь припомнить какие-то слова, которые, по моим представлениям, вроде бы полагалось произнести. Но в голову почему-то упорно лезло: «Да воздастся каждому по делам его». А может быть, именно это и стоило сказать?
Я вернулся в машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Щербаков молчал.
– Где-то в этих местах, – сказал я, не открывая глаз, – мой дед, Вацлав Анджеевич Заброцкий, посадил на брюхо свой «Богатырь» после того, как у них отказал третий мотор. Первые два они потеряли еще над Пруссией. Они привезли сто тридцать семь пробоин и шесть трупов.
Щербаков промолчал.
Над Беринговым морем и Аляской,
14 марта 1975 года, пятница.
ЯН ЗАБРОЦКИЙ
– Ястреб-один, Ястреб-один, я – Орел-главный, как слышите?
Какой придурок выдумал эти позывные? Осел-главный, наверное.
– Я – Ястреб-один, слышу вас хорошо.
– Ястреб-один, вы приближаетесь к Красной зоне.
Красная зона – это воздушное пространство Аляски. Территория Америки.
