«Нет, не надо об этом думать», — приказала она себе и заворочалась на жестком полу. Больше никто не заставит ее есть то, чего она не хочет, никогда в жизни. И никто не замахнется на нее ремнем или пустит в ход кулаки.
Теперь она хозяйка в доме.
Ей снилось, что она сидит у потрескивающего, дымного костерка и поджаривает сахарный тростник до черноты. Она любила грызть его, обугленный снаружи и белый внутри. Выхватив его из огня, она подула, чтобы погасить пламя, и облизнула нёбо. Сначала обожжет, но затем рот наполнит восхитительная карамельная сладость.
— Как будто ешь уголь, — сказала Хоуп, поворачивая на огне кусок тростника, пока он не покрылся золотистыми пузырьками. — Так ведь гораздо вкуснее.
— А мне нравится, как я это делаю. — И Тори насадила еще кусок тростника на ветку и сунула его в огонь.
— Ты как Лайла, которая говорит: «Каждому свое, — сказала леди, — и поцеловала корову».
Хоуп, улыбаясь, деликатно полизывала свой кусок.
— Я рада, что ты вернулась, Тори.
— Я всегда этого хотела, но, наверное, боялась. Думаю, что и сейчас боюсь.
— Но ты же здесь. Ты приехала, и мы снова вместе.
— Но я не пришла в ту ночь. — И Тори отвернулась от костра, чтобы взглянуть в глаза детства.
— Наверное, тебе это было не суждено.
— Но ведь я обещала прийти. В десять тридцать. Но я не пришла. Я даже не пыталась.
— Попытайся теперь, потому что были и другие. И будут еще, пока ты не положишь этому конец.
На Тори вдруг навалилась страшная тяжесть, заставившая напрячься изо всех сил.
— Почему ты говоришь «будут еще»?
— Будут такие, как я. Точно такие.
И серьезные синие глаза стали как два бездонных колодца. Они смотрели сквозь пелену дыма прямо в глаза Тори.
— Ты должна исполнить то, что тебе предназначено, Тори. Ты должна вести себя осторожно и ловко, Виктория Боден, девочка-шпион.
— Хоуп, я уже не девочка, — возразила Тори.
— Вот почему пришло время.
Огонь ярко вспыхнул, и в синих глазах заплясали искры.
— Ты должна положить этому конец.
— Как?
Но Хоуп, покачав головой, прошептала:
— Что-то в темноте…
Тори распахнула глаза. Сердце гулко стучало в груди, а во рту стоял привкус жженого сахара.
«Что-то в темноте…» В ушах отдавался голос Хоуп и шорох, словно ветер пошевелил листья на деревьях, прямо под окном. И она увидела, как кто-то вступил на лунную дорожку. Ребенок, которым она оставалась все это время, жаждал свернуться в комочек, сделаться невидимкой. Она была одна и совершенно беззащитна. Тот, кто снаружи, сейчас за ней следит. И ждет. Она чувствовала это даже сквозь страх. Тори попыталась взять себя в руки, опомниться, но ее охватил ужас. И не только ее. «Они тоже боятся, — поняла она. — Боятся меня. Почему?»
Дрожащей рукой она нащупала на полу карманный фонарик. Прикосновение к реальному предмету позволило ей сбить первую волну страха. Нет, она не будет лежать здесь беззащитная и беспомощная. Она будет себя защищать, будет сопротивляться и возьмет развитие событий в свои руки.
Ребенок стал жертвой. Женщина жертвой не будет.
Тори поднялась на колени, зажгла фонарик и едва не вскрикнула, когда блеснул яркий луч. И направила его на окно как оружие. Но там ничего не было, кроме ночных теней и луны.
Сделав усилие, она встала во весь рост, потом бросилась к двери и осветила себя. Теперь те, кто снаружи, могли ее видеть. И пусть видят. Пусть видят, что она не корчится от страха в темноте. Луч света сиял над ней, пока она, заглянув в ванную, поспешила на кухню и схватила нож из ящика, который успела распаковать. Пусть видят и знают, что она не беззащитна.
Тори заперла двери — привычка, приобретенная в городе, однако ей было известно, насколько такие предосторожности бесполезны здесь. Достаточно одного хорошего удара ногой, и все замки вылетят. Она отступила со света в темную комнату. Опершись спиной о стену, приказала себе дышать ровно, и наконец дыхание стало спокойным и размеренным. Впервые за четыре года она ощущала в себе дар, за который ее проклинали в детстве. Через окно вырвались лучи света, он залил всю комнату. Мысли вихрем заклубились в голове при звуке мчащегося к дому автомобиля. Требовательно взвизгнули по гравию тормоза. Дыхание ее снова участилось, но она заставила себя подойти к двери. Зажав в руке нож, Тори повернула ключ в двери. Фары погасли. Водитель хлопнул дверцей, выходя из машины.
— Что надо? — крикнула Тори и снова зажгла фонарик, вцепившись в засов. — Что вы здесь делаете?
— Навещаю давнюю подружку.
У Тори подогнулись колени. Кожа покрылась липким потом.
— Хоуп, — и нож выскользнул у нее из пальцев и со звоном упал на пол. — Господи!
Опять сон. Только другой эпизод. А может быть, она сошла с ума? Может быть, она всегда была сумасшедшая?
Женщина поднялась на крыльцо. Лунный свет заблестел на волосах, отразился в глазах. Она толкнула входную дверь.
— Вид у тебя такой, словно ты узрела привидение.
Она наклонилась, подняла нож и провела изящным пальчиком по лезвию.
— Но я из плоти и крови. — И женщина подняла вверх палец, на котором блеснула капелька крови. — Я Фэйф, — сказала она и вошла в комнату. — Я проезжала мимо и увидела у тебя в окнах свет.
— Фэйф? — Бурная радость затопила Тори, и она повторила: — Фэйф!
— Правильно. Есть у тебя что-нибудь промочить горло? — И Фэйф направилась в кухню.
«Словно она здесь хозяйка», — подумала Тори, но затем вспомнила, что дом действительно принадлежит Лэвеллам. Она провела рукой по лицу, по волосам и, взяв себя в руки, последовала в кухню за Фэйф.
— У меня есть чай со льдом.
— Я имела в виду что-нибудь покрепче.
— Нет, извини. Я еще не готова встречать гостей.
— Вижу. — Фэйф заинтересованно оглядела кухню и положила нож на стойку. — Очень уж по-спартански. Чересчур даже для тебя.
«Вот так бы сейчас выглядела Хоуп, — неотступно думала Тори. — Именно так». Те же синие глаза. Та же чистая белая кожа и шелковистые волосы цвета спелой пшеницы. Тоненькая и красивая. И живая.
— Мне немного нужно.
— Мы всегда этим отличались друг от друга. Тебе нужно было мало, мне — все.
— Ну, меня слишком долго здесь не было, чтобы помнить об этом.
— Да, достаточно долго, чтобы встретить гостя с ножом в руке.
— Я не привыкла встречать гостей в три часа ночи.
— У меня была поздняя свиданка. Я сейчас в безмужнем состоянии. А ты ведь никогда не была замужем?
