— Граф, не поверите, мы объехали все дачи на Каменноостровском. И, знаете, Алексей Николаевич, мы все-таки нашли нашу Черубину! Оказывается, она внучка графини Нирод. Полгода назад графиня уехала за границу, и поэтому девица может позволить себе такие эскапады. Тот старый дворецкий, который, помните, звонил Папе Мако во время болезни Черубины Георгиевны, взял у нас двадцать пять рублей и все рассказал. У старухи две внучки. Одна с ней за границей, вторая — Черубина. Только дворецкий назвал ее каким-то другим именем и сказал, что ее называют еще и по-иному, но он забыл как. А когда мы его спросили, не Черубиной ли, он вспомнил, что действительно Черубиной. Маковский так счастлив, что даже не поехал в редакцию, решил побыть дома, чтобы переварить радость.
Лиля откинулась в кресле и устремила пустой взгляд в окно. О чем говорили на заседании, девушка не слышала, погруженная в свои мысли. В голове рефреном звучало: «Все кончено! Маковский нашел Черубину!» Очнулась она лишь тогда, когда вокруг задвигались кресла и члены общества стали расходиться. Лиля тоже поднялась со своего места и, прихрамывая, устремилась к выходу. Отстояв в гардеробной очередь и надев пальто, она вышла на улицу и медленно двинулась по тротуару.
Боль обиды когтями скребла душу, в ушах звучали слова Коки: «Она внучка графини Нирод. Маковский так счастлив!»
— Какая чудовищная ложь! Какая графиня Нирод? Почему графиня Нирод? Это я, я Черубина! Это со мной он должен быть счастлив! — упрямо проговорила Лиля и, подняв руку, подозвала извозчика, назвав ему хорошо знакомый адрес, по которому последние два месяца регулярно отправляла письма.
Она поехала к Маковскому. Настала пора объясниться. Сергей Константинович наверняка простит ее невольное лукавство, ведь он разумный человек и понимает, что внешность вовсе не главное. Гораздо важнее родство душ, а у них оно, несомненно, возникло. Вот сейчас Лиля поднимется к Маковскому, расскажет о маленькой шутке, они вместе посмеются над ней и больше никогда не расстанутся. Лиля сошла с пролетки, поднялась по ступенькам и позвонила у дверей. Открывший швейцар пропустил ее в роскошное парадное, указав, на какой этаж подниматься к господину Маковскому. Девушка медленно взошла по ковровой дорожке и, не раздумывая, повернула ручку звонка. Легкие шаги за дверью только усилили ее нетерпение. Горничная распахнула дверь и выжидающе смотрела на Лилю.
— Добрый вечер, я к Сергею Константиновичу, — проговорила гостья.
— Что барину передать? — осведомилась прислуга.
— Скажите, что пришла Черубина де Габриак!
Горничная изумленно вскинула брови и, не сдержавшись, с любопытством окинула Лилю изучающим взглядом. Вероятно, она тоже была в курсе главной столичной загадки этого года и представляла себе роковую католичку совсем не такой. Оставив Лилю в прихожей, прислуга отправилась к Маковскому с докладом, через минуту вернулась обратно с сообщением, что Лилю «велено просить» в гостиную. Стуча каблучками по паркету, Лиля торопливо устремилась по коридору, предвкушая взаимную радость от долгожданной встречи. Толкнув рукой дверь, очутилась в гостиной. Маковский сидел в кресле у пылающего камина, и по его напряженной позе и застывшему лицу было понятно, что в этот момент решается его судьба. В глазах издателя светилась надежда, тут же угасшая при виде Лили. Он переводил испуганный взгляд с непомерно большого лица девушки на ее шею, покатые плечи, выпирающую грудь, полные бедра и, наконец, на темные волосы Лили, которые она зачесала в высокую прическу, открывая свой выпуклый лоб.
— Добрый вечер, Сергей Константинович, — Лиля говорила приглушенным полушепотом, какой долетал до редактора из трубки, когда он разговаривал с Черубиной. — Я пришла к вам открыться. Это я писала вам под псевдонимом Черубины де Габриак.
Маковский сидел, потерянный и жалкий, и весь вид его выражал нечеловеческое страдание. Наверно, Лиля настолько была далека от созданного его воображением образа, что даже два долгих месяца переписки и телефонных бесед не могли сгладить испытанного им разочарования.
— Простите меня великодушно, — продолжала Лиля, прижимая ладони к груди. — Я не знала, как привлечь ваше внимание, а мне очень было нужно заручиться вашей дружбой.
Звонок в дверь прервал речь Лили, и Маковский весь обратился в слух, пытаясь разобрать, что происходит в прихожей. По коридору снова застучали каблучки горничной, и прислуга, заглянув в гостиную, проговорила:
— Барин, там принесли письмо от Черубины де Габриак.
— Немедленно проси, — поднялся с кресла оживившийся редактор.
Ничего не понимая, Лиля смотрела на дверь, ожидая, когда внесут письмо. Она не писала Маковскому с того самого дня, как Волошин дрался на дуэли, а после уехал в Коктебель, и теперь стояла, заинтригованная и испуганная. Шаги двух пар ног по коридору приближались. Это горничная вела за собой неведомого гонца. Дверь распахнулась, и на пороге появился мальчик-семинарист. В руке семинарист держал письмо. Оторопев от изумления, Лиля смотрела, как мальчик молча приблизился к Маковскому, положил перед ним конверт — тот самый конверт! И, не проронив ни слова, удалился. Редактор вскрыл письмо и вытряхнул листок с траурным обрезом. Следом за ним выпал из конверта отливающий медью локон женских волос. Локон Черубины. Но стихи! Стихи, которые чуть слышно зашептал себе под нос Маковский, написала она, Лиля! Отказываясь что-либо понимать, Лиля опрометью выбежала из комнаты, направляясь к входным дверям. Вот сейчас она догонит негодного мальчишку и спросит, кто его подучил так гадко над ней подшутить. Горничная запирала дверь за семинаристом и, увидев безумное Лилино лицо, отшатнулась в сторону. Лиля схватила с вешалки пальто и, не попадая в рукава, стала торопливо натягивать его. Кое-как справившись с верхней одеждой, девушка оттолкнула горничную, рванула дверь и оказалась на лестничной площадке. Семинарист спускался по лестнице. Лиля бросилась за ним и схватила мальчишку за плечо. Он обернулся, и Лиля увидела в приглушенном свете парадного, как мертво посмотрели на нее белые глаза Того Человека и змеисто улыбнулся тонкий рот. А на руке, которой он держался за перила, темнело кровавым следом сердоликовое кольцо, надетое Волошиным на беса Габриака. Вскрикнув, девушка в ужасе перекрестилась и бросилась прочь, подальше от призраков, которые никак не хотели ее отпускать.
От безумия Лилю спас инженер-гидролог Воля Васильев, вернувшийся в столицу и забравший невесту с собою в Ташкент. Там поэтесса сочиняла вместе с Маршаком детские пьесы, среди которых всеми любимый «Кошкин дом». В конце жизни Елизавета Ивановна Дмитриева, в замужестве Васильева, написала «Исповедь Черубины», которую закончила такими словами:
«Но только теперь, оглядываясь на прошлое, я вижу, что Н.С
[11]
. отомстил мне больше, чем я обидела его. После дуэли я была больна, почти на краю безумия. Я перестала писать стихи, лет пять я даже почти не читала стихов, каждая ритмическая строчка причиняла мне боль; я так и не стала поэтом — передо мной всегда стояло лицо Н. Ст. и мешало мне. Я не смогла остаться с Макс. Ал. — в начале 1910 г. мы расстались, и я не видела его до 1916 года.
