— Я только за! — подхватила я, предвкушая новый папин розыгрыш. Эта игра нравилась мне все больше и больше, я чувствовала себя участницей приключенческого фильма, и не просто участницей, а чуть ли не одной из главных героинь.
— Отлично, тогда попросим Викентия пригласить Оленьку к нам. Пусть подходит к полуночи. Как думаешь, к двенадцати нормально?
Я радостно кивнула.
— Я тоже так думаю. Красиво и символично, ибо полночь — время нечистой силы, — отец присел на табурет и закинул ногу на ногу. — Ровно в полночь покойный Максим Мерцалов пред Ольгой и объявится.
Окрыленный идеей отец поднялся с места и устремился прочь из кухни. Стукнула дверь соседской комнаты, раздались приглушенные голоса, и Сирин с недовольным видом проследовал по коридору в сторону входа. Отец тут же вернулся на кухню, по своему обыкновению потирая руки. Звякнул открываемый замок, стукнула входная дверь. Все это время папа стоял, прислушиваясь. Затем дверь стукнула снова, и в кухню заглянул Сирин. Он выглядел до крайности раздраженным.
— Максим, она придет в двенадцать, как ты просил, — хмуро сообщил он. — А теперь, будь добр, оставь меня в покое и дай поработать.
— Все, Кеш, больше не пристаю, — выставил ладони отец, точно защищаясь от Сирина. И продолжил, глядя на меня: — Ну что, малыш, порядок? Теперь ты — Элла Греф! Ни за что не отличишь! Пойдем-ка в комнату. Один звоночек сделать надо.
Пока мы шли по коридору, папа, подталкивая меня локтем в бок, рассуждал:
— Оленька всегда была девушкой мнительной. На этой ее слабости мы и сыграем. Получится отлично, вот увидишь!
Закрыв за собой дверь, он отбил дробь пальцами на пластиковом столе для лэп-топа и басом пропел:
— Трам-пара-пам-пам! Пам-пам!
Затем включил кофеварку и взялся за смартфон. Сменил сим-карту, достав запасную из бумажника, и, выискав в трубке нужный номер, хрипло проговорил голосом Эда:
— Господин Караджанов? Эдуард Греф беспокоит. Вы просили назначить время интервью. Элла готова с вами встретиться завтра. Скажем, часика в четыре в ресторане «Титаник». Да, придет одна. Я буду занят. Ой, да бросьте вы, Тимур Гасанович! Не стоит благодарности!
Отец сбросил вызов, сунул в карман аппарат и кинул на меня торжествующий взгляд. Заметив смятение в моих глазах, сгреб меня в охапку и на ухо проговорил, дыша горьковатым парфюмом:
— Малыш, да не волнуйся ты так. Сейчас напишем подробную легенду всей нашей жизни. Чтобы буквально на каждый вопрос Караджанова у тебя был ответ.
Вот это правильно. Ответы всегда должны быть готовы на самые сложные вопросы. Мне сразу сделалось спокойно. Мой отец удивительный человек. Он все продумывает на несколько ходов вперед. И мне с ним очень повезло. Хоть в чем-то повезло! Я выпростала руки из-под его рук и, обняв за шею, долго смотрела в умные серые глаза. В них отражалась я, изменившаяся до неузнаваемости. Разве это мои длинные волосы цвета льна? И глаза синие до одури, с лукавым и дерзким разрезом? Такой я никогда не делала, красилась скромно и умеренно, так, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. И нос с такой прической стал казаться тоньше. Тоньше и аристократичнее. Надо же, а я и не знала, что у меня довольно пухлые губы! Мазала их блеском, и все. А оказалось, что если обвести контур карандашом и покрыть светло-розовой помадой, то рот заживет совсем другой, особенной жизнью. Яркой, выразительной, улыбчивой! Я чмокнула отца в щеку.
— Моя девочка! — прошептал он. — Ты самое дорогое, что у меня есть. Раньше я думал — зачем нужны дети? Теперь понимаю, что дети — это будущее. Ты — мое будущее, Женька!
И он легонько щелкнул меня по носу. А потом бережно усадил в кресло, устроившись на подлокотнике. Остаток дня мы прорабатывали биографию близнецов и ели найденную в холодильнике пиццу. Спохватились ближе к полуночи. Да и то лишь после того, как к нам в комнату заглянул Сирин и многозначительно постучал пальцем по запястью. Отец оторвался от записей, которые делал в моем блокноте, и торопливо поднялся. Покинув комнату, он прошелся по квартире, повсюду выключая свет и поглядывая на дверь, в которую уже настойчиво звонили. Квартира погрузилась в темноту, лишь в кухне осталась гореть тусклая лампа, подчеркивая жутковатую атмосферу. Сделав мне знак скрыться, папа мигнул Сирину, и тот пошел открывать. Отец тем временем устремился к одной из комнат соседа и скрылся в ней. Я шагнула следом за отцом, замерев сразу же за приоткрытой дверью и сквозь щель наблюдая за происходящим. Хлопнула входная дверь, потянуло табачным дымом, и послышался взволнованный голос Ольги.
— Ну что?
— Пока ничего, — равнодушно отозвался Сирин.
— Викентий, мне что-то не по себе. — Соседка кашлянула и хрипло выдохнула: — У тебя выпить есть?
— Водку будешь?
— Мне все равно, — тяжело вздохнула женщина, шумно затягиваясь сигаретой. — Можно и водку.
— Сейчас принесу, — пообещал хозяин, шаркая тапками в сторону кухни.
— И свет включи, — крикнула вдогонку Ольга, — а то темно, как в чертовой берлоге…
— В коридоре лампочка перегорела, — глухо соврал Сирин.
— Тогда я с тобой, — испуганно проговорила гостья, порываясь устремиться на кухню следом за собеседником.
— Стой, где стоишь, — грубо оборвал ее папин друг.
И гостья подчинилась. Она застыла у кухонных дверей и, освещенная неярким светом, озиралась по сторонам.
— Господи, как Максиком пахнет, — тоскливо всхлипнула Ольга, втягивая носом воздух.
Телефонный звонок застал меня врасплох. Антикварный аппарат, висевший на стене, заливисто дребезжал, требуя, чтобы как можно скорее взяли трубку. Вернувшийся в коридор Сирин сунул Ольге стакан с водкой и кивнул на звенящий аппарат.
— Снимай, это тебя, — проговорил он.
— А ты откуда знаешь? — тоскливо прошептала женщина.
— Тоже мне, бином Ньютона! Максим вчера в это же время звонил и попросил, чтобы сегодня на звонок ответила ты, Оль.
Ольга несмело подошла к телефону, протянула руку, сняла трубку и опасливо приложила ее к уху, точно оттуда в любой момент могла выползти змея. И тут я услышала шепот отца, находившегося в соседней комнате.
— Оля, Олечка! Я очень перед тобой виноват… — шептал отец.
— Да, Максик, я здесь, я тебя слышу, — дрожащим голосом отозвалась в трубку соседка. И убежденно добавила: — Не надо извиняться! Ты ни в чем не виноват.
— Нет, виноват, — настаивал отец. — Ты должна знать. Я не любил тебя, Оль, ни секунды. Я даже презирал тебя, когда ты плакала у меня на плече, жалуясь на одиночество. Ты ждала, что я вот-вот позову тебя замуж, и упустила реальные шансы устроить свою жизнь. А мне было все равно, Оль, с кем спать. С тобой было даже хуже, чем с остальными. Теперь, после смерти, с высот небесных я вижу твою несчастную судьбу и понимаю, что являюсь причиной твоего безрадостного, Оль, и недолгого существования. Ты, Оль, очень хочешь ребенка, но так никого и не родишь, потому что не успеешь, ибо умрешь через два года, три месяца и два дня, в больнице скорой помощи, куда тебя привезут избитую после ограбления твоей роскошной квартиры.
