— Я считала себя весьма обеспеченной, когда мальчики присылали мне деньги.
— Что ж, теперь они больше не могут этого делать, не так ли?
Брайан потерял работу диспетчера, когда «Ливерпуль тул компани» закрылась. Майку уже несколько лет не повышали зарплату, а мебельный бизнес Эноха шел далеко не так хорошо, как раньше. В Британии появилось около двух миллионов безработных, так что найти себе место стало почти невозможно. Молли, которая каждое утро читала «Таймс» мистеру Петтигру, знала, что все началось в 1929 году с краха американской фондовой биржи. Круги по воде разбежались очень далеко, затронув весь западный мир. Молли считала, что ей еще повезло, ведь у нее есть крыша над головой, пенсия в двенадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю плюс еще десять шиллингов, которые она получала у мистера Петтигру. Мать Агаты, миссис Брофи, ставшая теперь миссис Реймонд, — порекомендовала ее компании, для которой шила перчатки, так что Молли немножко подрабатывала еще и у них. Все вместе это означало, что они кое-как сводили концы с концами. Она даже ухитрялась каждую неделю откладывать несколько пенни на одежду для детей.
— Я очень ценю то, что вы избавили меня от необходимости готовить еду, — сказала Молли, обращаясь к Ирен. — Я бы ни за что не справилась еще и с этим, помимо всего прочего. — Откровенно говоря, она бы справилась, вот только говорить об этом Ирен было бы неразумно. — Но я бы просила вас больше не покупать мясо у Максвелла.
— Хорошо, — с благодарностью пролепетала свекровь.
На нее было жалко смотреть. Все время, пока не вернулись дети с чипсами, она сокрушалась о смерти Тома, хотя минуло уже пять лет с тех пор, как он предстал перед Создателем. Молли слушала ее, поддакивая в нужных местах. Она предпочитала думать о Томе, вспоминать, каким он был, когда был жив, полон сил и планов на будущее.
После чая Молли повела свое семейство на прогулку по Скотланд-роуд. Джо и Броуди держали ее за руки, Меган шагала впереди, возглавляя процессию, а Томми тащился последним, пиная камешки и корча страшные рожицы собственному отражению в витринах магазинов.
Солнце клонилось к горизонту, и стало прохладнее. Соленый воздух нес с собой свежесть и бодрил. Молли громко чихнула. Как же приятно было хотя бы ненадолго сбежать от свекрови и вырваться из дома, в котором царила напряженная атмосфера. Когда Молли уходила, внешне все выглядело мирно и спокойно, но она не сомневалась, что новый кризис непременно разразится в ближайшие же дни.
А на Скотланд-роуд бурлила кипучая деятельность. В обе стороны мчались битком набитые трамваи, неустойчиво раскачиваясь на рельсах. Вдоль тротуаров сплошным потоком, хотя и помедленнее, двигались легковые автомобили и грузовики. Многие магазины были до сих пор открыты. У булочной Таннера выстроилась небольшая очередь — там за полцены продавали черствый хлеб. На каждом углу попадались пабы, дела которых, как всегда, шли более чем успешно. У входа в каждый из них толпились дети. Среди них попадались совсем еще малыши, надеявшиеся получить монетку у пьяниц, выходящих из дверей, хотя было еще слишком рано. Эти крошки будут стоять на своих местах до самого закрытия, одетые в настоящее рванье, босые, с огромными глазами, горящими на умудренных лицах маленьких старичков. Молли вспомнила мясо, выброшенное ею совсем недавно, и ощутила острое чувство вины. По сравнению с ними ее собственные дети питались и одевались неизмеримо лучше, да и ее жизнь была гораздо более устроенной, чем у большинства женщин. Те, кому повезло найти работу, по двенадцать часов в день и больше работали на грязных вонючих фабриках или в прачечных, где от жары и духоты было буквально нечем дышать.
Мимо прошла шумная толпа мужчин. С громким топотом они брели по тротуару, занимая и часть мостовой. Водители злобно давили на клаксоны, возмущенные столь бесцеремонным вторжением на их территорию. Один из мужчин замедлил шаг, пристроившись рядом с Молли. Она почувствовала, как испуганно прижался к ней Джо.
— Привет, Молл! — с лукавой улыбкой сказал мужчина.
Он был примерно ее возраста, очень красив, хотя и худ, как щепка, с копной черных вьющихся волос и смеющимися карими глазами. На нем была чистая, хотя и просвечивающая от старости рубашка и вельветовые брюки, подпоясанные веревкой.
— Ой, привет, Гарри. Я тебя сначала не узнала. Куда это вы направляетесь?
Мимо них в явной спешке проходили все новые и новые мужчины. Один из них обронил на ходу:
— Пошевеливайся, Гарри. Хоть на пять минут забудь об очередной юбке!
— «Чернорубашечники» идут маршем по Воксхолл-роуд, Молл. А мы с приятелями собираемся надрать им задницы. — Его карие глаза засверкали. — Пойдешь с нами?
— С четырьмя детьми?
— Заняться политикой никогда не рано, Молл.
— Политика — одно, а драка с «чернорубашечниками» — совсем другое. — Хотя она не сомневалась, что Меган и Томми с радостью присоединились бы к шествию.
— Ладно, не бери в голову. Пока, Молл.
Ускорив шаг, мужчина устремился вперед, догонять своих товарищей, расправив плечи и явно предвкушая хорошую драку.
— Пока, Гарри. Будь осторожен, — крикнула Молли ему вслед.
Гарри Бенедикт жил чуть дальше по Тернпайк-стрит и, что называется, положил на нее глаз. Он часто останавливал ее, чтобы перекинуться парой слов. Молли не возражала. Женщины табунами гонялись за Гарри, и ей льстило, что она ему нравится. Бывший докер, он потерял работу три года назад. Гарри был возмутителем спокойствия, коммунистом и постоянно сеял смуту, подогревая недовольство своих товарищей. Один из его приятелей-коммунистов нашел для него подработку на красильной фабрике Джонсона в Бутле.
— У них как у масонов, — неодобрительно ворчала Ирен. — Рука руку моет.
Ирен люто ненавидела Гарри. Он не только был сомнительной личностью, но и совершил непростительный грех, появившись на свет в семье протестантов. Один раз он рискнул постучать к ней и попросил позвать Молли, но Ирен не пустила его на порог. Мнением Молли, которая шила перчатки в гостиной, она даже не поинтересовалась. Молли хотела было хорошенько отчитать свекровь, но потом решила придержать язык. Ради спокойной жизни приходилось идти на любые жертвы.
В окне дома, где Гарри жил вместе со своей бабушкой, симпатичной старушкой лет восьмидесяти, которая, вопреки ожиданиям, явно гордилась внуком, постоянно торчали написанные от руки объявления. Они извещали о маршах, демонстрациях и митингах — ячейка компартии собиралась два раза в месяц по понедельникам в «Козленке и сапоге» на Эвертон-роу, Лига гуманистов — над «Кооп Холл» у Лондон-роуд, а антифашисты заседали по разным пабам на Док-роуд.
Иногда Молли подумывала о том, чтобы сходить на одно из таких заседаний — на них пускали всех желающих, а больше и пойти-то особенно было некуда; в кино она не была уже много лет, потому что не могла себе этого позволить. Кроме того, там непременно оказался бы и Гарри Бенедикт. Встречаться с ним открыто она не хотела — это было бы предательством памяти Тома, зато насладиться его вниманием в течение пары часов она бы не отказалась, хотя потом разверзнется настоящий ад, когда об этом узнает Ирен.
