— Пожалуй, я не буду зажигать газовый рожок, любимая. В этом нет необходимости.
— Я все прекрасно вижу и без него, — сказала Молли, испытав облегчение оттого, что раздеваться придется в почти полной темноте.
Она сняла одежду, надела ночную сорочку (стоившую два шиллинга и одиннадцать пенсов и значительно уступавшую качеством тому нижнему белью ручной работы, что лежало в чемодане, который она взяла с собой в Америку) и скользнула под одеяло. Через несколько мгновений к ней присоединился Том. Они немного полежали в молчании, пока он робко не положил ей руку на талию.
— Я могу поцеловать тебя, Молл?
— Конечно, Том.
Она повернулась к нему, и внезапно они стали целоваться с жаром, который быстро перерос в страсть, и вот уже руки Тома гладят ее грудь сквозь ткань сорочки, а потом оказываются под ней. Столь же внезапно Молли вдруг осталась без одежды, впрочем, как и Том, хотя она понятия не имела, куда все подевалось. И вот они уже занимаются любовью. Занятие это оказалось не столь восхитительным, как она ожидала, зато оно дало ей чувство глубокого удовлетворения — отныне они с Томом стали одним целым.
Наконец Том застонал, обмяк у нее на груди, а потом скатился с нее и замер, повернувшись спиной. Воцарилась неожиданная тишина, которая показалась Молли бесконечной.
В конце концов она не выдержала и заговорила.
— Что случилось? — прошептала она.
— Ты ведь уже занималась этим раньше, правда, Молл? — Голос Тома прозвучал хрипло, и в нем явственно слышалась боль. — Это было последнее, чего я ожидал от такой девушки, как ты.
Кровь застыла у Молли в жилах. Это было глупо с ее стороны, крайне и невообразимо глупо, но она по-прежнему считала себя девственницей. Она думала о Томе как о первом мужчине, с которым будет спать, первом мужчине, с которым будет заниматься любовью. То, что сделал с нею Доктор, оказалось похороненным в самом дальнем уголке ее сознания, потому что воспоминания эти были слишком болезненными, чтобы занимать хотя бы часть ее памяти.
Но как объяснить все это Тому? Молли терзал стыд. Он пожелает узнать, почему она не оттолкнула Доктора, почему не заперла дверь, но у нее не было ответов на эти вопросы. Откровенно говоря, Молли считала это своим долгом, верила, что так поступают все отцы, когда теряют своих жен. И ей оставалось лишь смириться с происходящим. И только когда он обидел Аннемари, она сочла это грехом такого масштаба, что он стал непростительным.
— Я все еще жду ответа, — угрюмо напомнил о себе Том.
— Значит, и ты занимался этим раньше, если разбираешься в таких вещах.
Это было худшее, что она могла сказать, но при этом — единственное, что пришло ей в голову в этот момент.
Том сел на постели, и Молли ощутила исходящий от него гнев — он, как искры, освещал комнату.
— Я купил об этом книгу, потому и знаю. Я просто боялся испортить нашу первую ночь. Я хотел, чтобы сегодня все было превосходно, но это ты все испортила. Ох, Молли! Как ты могла?
Молли ничего не ответила и лишь повернулась спиной к нему. Ей было холодно, очень холодно, несмотря на кучу покрывал и толстое стеганое одеяло.
В ту ночь она не сомкнула глаз, как, впрочем, и Том. В какой-то момент он встал с кровати, сел в кресло и уставился в окно, опершись подбородком на скрещенные руки и являя собой картину вселенского отчаяния и скорби.
Наступил рассвет, и вскоре прозвучал гонг, призывающий спуститься к завтраку. Молодожены не обменялись ни словом, одеваясь и идя вниз. В обеденном зале они оказались первыми. Остролицая хозяйка принесла им тарелки с неаппетитно выглядевшей кашей. В зал начали входить и другие постояльцы, здороваясь с ними.
— Доброе утро, — отвечала Молли.
Том молчал, глядя в тарелку с кашей, и по его гладким мальчишеским щекам текли слезы.
— Я так сильно люблю тебя, Молл, — с надрывом сказал он.
— И я люблю тебя, Том. — Она протянула руку и вытерла ему слезы.
— Мне все равно, что ты делала до того, как я встретил тебя, — шмыгнул он носом. — Прости меня за прошлую ночь. Я не должен был устраивать сцену. Просто это стало для меня шоком. Я думал, что... — Голос у него сорвался, и он умолк, не в силах продолжать.
На них начали оглядываться. Молли поднялась со стула.
— Пойдем наверх. Я должна кое-что тебе рассказать. — Ей придется открыться ему, или их брак распадется, не успев состояться.
— Я убью его! — После того как она рассказала ему о Докторе, Том впал в ярость. Он метался взад и вперед по комнате, словно одержимый. — Полисмен я или нет, я убью его собственными руками! — Он вдруг замер на месте и горестно посмотрел на нее. — Ох, Молл! Почему ты ничего не сказала мне прошлой ночью?
— Потому что мне было стыдно, вот почему, — со слезами в голосе ответила она. — Мне всегда казалось, будто я сама во всем виновата.
Том сел на кровать и усадил ее к себе на колени.
— Вчерашняя ночь была худшей в моей жизни, клянусь тебе.
Она погладила его по голове, взъерошив жесткие каштановые волосы.
— Прости меня.
— Мне не за что прощать тебя, любимая. Это я должен извиниться перед тобой за свои поспешные выводы.
В дверь постучали. Молли поморщилась, но пошла открывать. На пороге стояла хозяйка пансиона, и лицо ее выглядело уже не хитрым, а мягким и добрым.
— Вы не стали есть мой завтрак, и я подумала, что вы не откажетесь от чая с гренками.
— Как это мило с вашей стороны! Большое вам спасибо.
Молли взяла поднос. Есть ей решительно не хотелось, а вот от чая она бы не отказалась. Том же, обладавший волчьим аппетитом, съест все гренки до последней крошки.
— Надеюсь, у вас все в порядке, — прошептала женщина.
— Теперь — да. — Молли закрыла за нею дверь.
Все было в порядке, и теперь так будет всегда.
Финн показал тете Мэгги комнату, которую она будет занимать в его коттедже на протяжении двух последующих недель, помог Хейзел уложить сонного Патрика в кроватку — малыш был чересчур возбужден, чтобы заснуть в поезде или на пароме, — наскоро перекусил и отправился к Доктору, чтобы забрать Тедди и Айдана. Их тетя умирала от желания увидеться с ними, хотя и не собиралась приближаться к Доктору ближе чем на полмили во время своего пребывания в Дунеатли.
— Я боюсь, что не выдержу и натворю бог знает что, если встречусь с ним, — гневно заявила она.
Дом Доктора располагался на площади рядом с жилищем мистера О’Рурка, стряпчего, по одну сторону, и крошечным банком, работавшим всего два дня в неделю, — по другую. Это было солидное трехэтажное здание с шестью комнатами на каждом этаже. Большую часть первого этажа занимали операционная, приемная, регистратура, в которой хранились истории болезней пациентов, и кабинет Доктора. Здесь же находились большая кухня и гардеробная. Жилые комнаты были на втором этаже. В незапамятные времена слугам принадлежали помещения в мансарде, но когда семейство Кенни впервые вселилось в этот дом, они уже давным-давно пустовали. Финн первым попросился ночевать наверху, в комнатке с наклонным потолком и окном, из которого открывался вид на многие мили окрест. Затем в соседнюю комнату перебралась Молли, и последней наверх переселилась Аннемари.
