Таис посмотрела в глаза Федьки и поняла, что он шутит.
— Когда это ты делился со мной любовью? Что ты придумываешь? Болтун ты, вот что.
Она убрала с плеч распущенные волосы, прижала к себе снова задремавшего зверька и сказала:
— И еще я поняла, почему знак "сердечко" обозначает любовь. Потому что когда что‑то случается с любимым человеком, болит всегда в груди, там, где сердце. Очень сильно болит, как будто кто‑то вынул сердце из груди и оставил пустоту. И страшнее этой пустоты нет ничего, Федь. Нет ничего ужаснее того, когда тебе некого любить, и никого нет рядом с тобой. Даже фрики не так страшны.
— Но теперь я рядом с тобой. Все хорошо?
— Все отлично.
Таис шмыгнула носом и вдруг прижалась губами ко лбу Федора.
— Ты — самое лучшее, что у меня есть, — прошептала она, — и ничего лучше не будет. Мне пришлось сначала потерять тебя, и только после понять это.
Федор перевернулся на спину, обнял ее здоровой рукой и осторожно провел губами по щеке. От этих прикосновений жаркий огонь полыхнул в сердце Таис, разлился рекой по груди, заставил гореть пальцы и щеки.
— Я тебя тоже люблю, — проговорил Федор, — я тебя тоже люблю, мартышка…
От него пахло какао, мазью, лейкопластырем и совсем чуть — чуть кровью. Запахи эти сводили с ума и пробуждали неведомые раньше желания. С огромной ясностью Таис поняла, что только что заново обрела Федора. Но теперь это был другой Федор, и она сама тоже стала другой. Детство закончилось, навсегда и бесповоротно. Они оба выросли и изменились. Навсегда изменились. В темных заброшенных рубках обнимались двое взрослых людей, которых звали Таис и Федор.
Таис почувствовала, как губы Федора прижались к ее губам. Сухие, горячие губы. От этих прикосновений сердце забилось быстрее, чем поршни роботов — садовников. Что они делают? И зачем они это делают?
Но было здорово. Очень здорово прижиматься губами к губам Федьки, чувствовать его руки на шее и на спине, чувствовать его тепло и его любовь. Наверное, вот эта сила, что исходит сейчас от ее любимого друга — эта сила и есть любовь. Именно она соединяет людей и заставляет жить вместе и держаться всегда вместе.
Всегда вместе…
Федор приподнялся навстречу ей, повернулся и вскрикнул от боли. Неловко дернулся, откинувшись на спину.
— Извини, Федь, — Таис вдруг смутилась, — извини. Это все из‑за меня.
— Нормально все, — морщась, выдохнул он, — все нормально. С другой стороны, если я забыл о своих ранах, значит, все будет хорошо. Ну, по идее. Так ведь?
Таис кивнула. Торопливо заплела в косу разметавшиеся волосы и сказала:
— Мне надо приготовить какао. И поесть чего‑нибудь. Картошку — пюре хочешь? И немного сыра у меня есть. Будешь?
— Буду. Голодный ужасно. И хочу в туалет.
— Ого, надо что‑то придумать…
— Ничего не надо. Сейчас встану и доковыляю. Нога, вроде бы, не болит.
Таис осмотрела его ногу и заметила:
— Опухоль немного спала. Может, это только растяжение, а не перелом?
— Да кто его знает? Выберемся, и на Втором Уровне роботы определят.
Ну, конечно! Они же теперь свои на Втором Уровне! А там хорошая медицинская помощь, умные роботы и всякие нужные лекарства. И все у них теперь будет хорошо.
Федору удалось встать. Медленно придерживаясь за небольшой стул, он переставлял его перед собой и прыгал следом. Морщился, ругался сквозь зубы, но довольно быстро добрался до ванной. Вернулся умытый, с мокрой головой и заметил веселым голосом:
— Пахнет едой. Здорово. И фрик этот крутится около твоих ног. Что он будет есть? Эти твари же едят только мясо…
— Этот есть шоколад. Наверное, потому что маленький еще. Не вырос. Детеныш хищника еще не успел стать хищником.
— А когда вырастет? Думаешь, легко будет с ним расстаться?
— А если и в него вливать любовь? По капле каждый день? Как ты делал для меня? Может, это поможет ему измениться?
Федор удивленно поднял брови.
— Ничего себе у тебя мысли. Надо попробовать. Надо действительно попробовать. Как же мы его назовем тогда?
— Не знаю. Пушистик, наверное. Он же такой пушистый.
— Пушистик? — Федор фыркнул, — Смешное имечко.
— Другой вопрос — что мы будем делать с детьми Второго Уровня. Когда им будет исполняться пятнадцать лет? Угроза перерождения никуда не делась.
— Мы будем их любить. Просто любить. Ты понимаешь меня? Делиться нашей любовью с ними и верить, что они тоже научаться любить. Любовь ведь изменяет людей, правильно?
— Правильно, но это нелегко. Иногда мне кажется, что это невозможно.
— Но мы попробуем. У нас должно получиться. У нас все получиться.
Пушистику дали картошки и сыра. Он слопал все, смешно двигая головой и непрестанно мотая хвостиком — пумпочкой.
Таис и Федор тоже поели. Выпили какао. Таис снова обработала раны Федора, хотя тот и сопротивлялся, и говорил, что все это ерунда и можно этим заняться позже.
Их капельки — наушники лежали на краю стола, вместе с планшетом. Сейчас хотелось побыть без свидетелей, чтобы никто их не слушал, и никто не давал никаких советов. Совсем скоро они покинут гостеприимное убежище. Им предстоит выбраться наружу и снова закрыть проход. Запаять навсегда, оставив позади страшное прошлое.
— Может, взорвать всех этих фриков? — спросила Таис, делая еще одну кружку какао для Федора.
— Ну, нет. Мы не станем убивать их, потому что они — это мы. А мы — это они. Нас навсегда будет связывать вирус в нашей крови. И мы всегда должны помнить, что может случиться с человечеством, когда теряется любовь. Мы будем милосердными, потому что мы все‑таки не превратились в монстров. Так, Тай?
— Ладно, согласна. Тебе видней, штурман Шереметьев.
Федор лишь слабо улыбнулся в ответ. Правую руку он осторожно держал навесу. Пальцы слега припухли, кожа на тыльной стороне ладони покраснела. Таис нервничала, глядя на полоски лейкопластыря на его руке и на куски торчащих салфеток со следами крови. Надо бы срочно попасть на Второй Уровень и полечить все эти раны как следует. Хватит ли Федору сил дойти?
— А знаешь, — тихо сказала она, — я вполне нормально общалась с Эммой сегодня. Ты заметил? Мы не ссорились вообще.
— Угу, — Федор кивнул и невозмутимо сказал, — уверен, что ты еще не раз с ней поссоришься, я же тебя знаю.
Таис хмыкнула. Он действительно ее знает. Очень хорошо знает и все равно любит. Такой, какая она есть. Злую, резкую, раздражительную и наглую. Торопливую и решительную. Смелую и ловкую. Наверное, это еще одно свойство любви — принимать людей такими, какие они есть.
