– Как это? – В огромных стеклах Черепашкиных очков отражалось лицо подруги.
– Решишь вернуться к Женьке – он будет жить, а нет…
– За что ты меня мучаешь? – Люся сняла очки и принялась ожесточенно протирать стекла. Затем она снова водрузила их на нос и повторила: – За что?
– Извини, – смутилась Лу, решив, вероятно, что перегнула палку. – Просто пришла в голову фантазия, вот я и поделилась с тобой.
– Да если б только от меня хоть что-то зависело, – горячо и быстро заговорила вдруг Черепашка, – и Женьку можно было вернуть, да я… Я бы на шаг от него не отходила!
– Я сама позвоню Татьяне Сергеевне, слышишь? – резко сменила тему Лу. – Так будет лучше. Тебе сейчас нельзя волноваться. Ложись-ка давай. А вечером я позвоню «Лелику» и скажу, чтобы вызвала тебе врача.
«Леликом» подруги называли Черепашкину маму, потому что именно так к ней обращались все друзья и сослуживцы, хотя на самом деле ее звали Елена Юрьевна.
После ухода Алеши Люся, по настоянию Лу, измерила температуру. Ртутный столбик остановился на отметке 38,8. Безропотно Черепашка выпила таблетку шипучего аспирина, которую Лу отыскала в их домашней аптечке. И сейчас Люсе казалось, что температура спала. Впрочем, она знала наверняка: будет у нее утром температура или нет, вызовет мама врача или не вызовет, а в школу она все равно завтра не пойдет. «Завтра уже четверг. А потом… – думала о надвигающемся кошмаре девушка, – а потом наступит пятница…» Невольно ей представился Женька, лежащий в гробу. Лицо его было белым как мел, губы бледно-бледно-розовыми, а веки почему-то подрагивали. С силой тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, Люся прерывисто вздохнула.
– Ты пойдешь со мной в пятницу? – во второй раз за вечер спросила она у подруги.
– Пойду, пойду, – ответила та, и Люсе показалось, что в голосе Лу прозвучало плохо скрываемое раздражение.
Его бледное лицо мирно покоилось на белоснежной подушке, обшитой по краям воздушным кружевом. Темно-русые волосы были аккуратно зачесаны на прямой пробор. И, глядя на них, Черепашка вдруг подумала с сожалением, что напрасно Женька не носил такой прически при жизни. Но она тут же устыдилась так некстати явившейся мысли и заставила себя отвернуться. Но лицо покойника неотвратимо и властно притягивало ее к себе. И вот она уже снова разглядывает его впалые щеки, выступившие вперед острые скулы, бледно-розовые губы, на которых словно застыла улыбка, которая была ей так знакома и которую она когда-то так любила…
И все вроде бы так, как обычно бывает на похоронах – печально, торжественно, жутковато… Но что-то ей кажется странным, только вот она никак не может понять, что именно. И за эти мысли Люся тоже себя ругает. Разве об этом она должна сейчас думать? Что ей за дело до каких-то странностей, когда на столе лежит…
Бледные, желтоватые кисти рук, положенные одна поверх другой, длинные тонкие пальцы, которыми Люся любовалась, когда Женька брал в руки гитару… И снова нелепая и даже кощунственная мысль: «Надо было дать ему в руки гитару и так с гитарой в руках и похоронить…» Почему-то Женькины сложенные, как у всех покойников руки, вызывали в душе Черепашки протест. Но и об этом она постаралась больше не думать.
Белое, из плотного шелка покрывало, поверх которого лежали его руки, на миг показалось Люсе сугробом. Наваждение тут же прошло, но само слово почему-то навязчиво крутилось в голове, как старая заезженная пластинка: сугроб, сугроб, сугроб. Незаметно первые две буквы как бы отвалились, и теперь Люся повторяла про себя: «Гроб, гроб, гроб». И тут-то ее осенило: «А ведь гроба-то самого и нет!» Вот она странность! Женька лежал просто так, на столе, а не в гробу. «Как же его понесут? – испугалась Люся. – А в могилу как будут опускать? Кошмар! Надо немедленно сказать Татьяне Сергеевне или еще кому-нибудь!»
Люся стала озираться по сторонам и тут, к своему ужасу, увидела, что, кроме нее и Женьки, в комнате никого нет! «Куда же все подевались? Стоп! А были ли они?»
Черепашка начинает напряженно вспоминать и понимает, что никого тут и не было. А как она вообще попала в эту комнату? С кем она пришла на похороны? Неужели одна? Но ведь Лу обещала пойти с ней!
Но на смену ужасу, охватившему Черепашку в первую секунду, пришла какая-то странная в этой ситуации решимость: «Если никто не позаботился о Женьке, если они забыли купить ему гроб, то это должна сделать я!» И Люся выбежала из комнаты.
Смена декораций: она шагает по мокрому асфальту, в лицо бьют острые холодные струи дождя, но Черепашке плевать на дождь, ей срочно нужно найти гроб. И тут она замечает, что впереди, примерно в десяти шагах, под кустом, лежит деревянный полированный гроб. Люся подбегает к нему, садится на корточки, переворачивает гроб (поскольку тот почему-то поставлен набок), пробует сдвинуть с него крышку и понимает, что это ей не удастся, так как крышка наглухо приколочена к гробу гвоздями.
«Не беда, – решает девушка. – Главное, я нашла гроб, а уж там, на месте, что-нибудь придумаю!»
Она пытается поднять гроб с земли, но тот оказывается невозможно тяжелым. Она даже приподнять его не может. Люся, чувствуя свое бессилие, в отчаянии опускается на мокрую, пожухлую траву. И тут крышка сама собой начинает медленно ползти вверх… Причем она не открывается, а именно поднимается над гробом. Только это происходит очень-очень медленно. Крышка как бы парит в воздухе, постепенно открывая взору девушки удивительную картину: в гробу, наваленные одна на другую, в жутком беспорядке лежат грязные кастрюли, сковородки, тарелки, ложки, ножи – словом, какая-то свалка грязной, покрытой плесенью посуды.
В эту секунду Люся вдруг с неожиданной радостью понимает: все правильно! Так и должно быть. Сейчас она быстренько вымоет эту посуду, аккуратно упакует ее в гроб и вернется на похороны. Потому что эта посуда просто необходима, чтобы потом устроить поминки.
И не успела она так подумать, как грязная посуда начинает превращаться в пеструю, удивительной красоты цветочную клумбу. Зачарованным взглядом Черепашка смотрит на распускающиеся прямо на глазах бутоны роз, гладиолусов, пионов, лилий…
«Цветы! Вот еще что! Там у Женьки не было ни одного цветочка! Сейчас я их сорву и отнесу туда!» – решает Люся, но не успевает дотянуться до только что распустившегося желтого тюльпана, потому что рука ее оказывается погруженной в воду.
Теперь гроб представляет собой зеркальную поверхность и по ней, как по озеру, пробегает легкая волнистая рябь. Черепашка поражена красотой и величием картины, она подносит свою руку к воде, и вдруг из самого центра выныривает другая – волосатая, костлявая, с загнутыми ногтями – рука, совсем как в фильме «Варвара-краса длинная коса», которая «произносила» страшным, дребезжащим голосом одно-единственное слово: «Должок!» Люся даже приготовилась услышать что-то подобное, но рука прищелкнула когтистыми пальцами, и в них неизвестно откуда появился конверт. Черепашка знала, что должна его взять. И едва она коснулась пальцами бумаги, как рука и водная гладь, впрочем, как и сам гроб, исчезли.
