– Да так и скажем. – Валентин запустил пальцы левой руки в свои густые, слегка волнистые волосы. – Что у нас будет ребенок, и мы решили пожениться. Я постараюсь сделать так, – понизил голос он, – чтобы ты никогда об этом не пожалела.
– Нет, – словно сбрасывая с себя наваждение, замотала головой Снегирева. – Я так не могу, это нечестно. Нет, – повторила она и уставилась в пол.
– Галь, поверь мне, так будет лучше. Нашим родителям мы скажем, что это мой ребенок. Между прочим, у меня такая классная мама… Ты ее обязательно полюбишь, и она тебя тоже, я уверен…
– Нет, – медленно повторила Галина. – Я всю жизнь себя обманщицей буду чувствовать. Я так не могу.
– Тогда вот что, – осторожно дотронулся до ее руки Валентин. – Мы им во всем признаемся, только не сразу, а через год, допустим. Согласна? Когда уже все устаканится, ребеночек родится… А пока что давай закроем эту тему.
– Но моя мама все равно не поверит, она же знает, что я уже целый год с Игорем встречаюсь, – возразила Галина.
– Я сам с твоей мамой поговорю, – решительно заявил Валентин. – Ты, главное, не волнуйся… Тебе вообще сейчас волноваться нельзя. Кстати, Галь, как ты себя чувствуешь? – участливо заглянул он в глаза девушки.
– Нормально, – пожала плечами Снегирева. – Нет, правда. И не тошнило ни разу с тех пор…
– Первое, что мы должны сделать, это пойти к врачу, – сказал Валентин, прихлопнув по столу ладонью здоровой руки. – А все остальное подождет. Короче, завтра я сам позвоню Лиле Леонидовне, это мамина подруга, о которой я тебе говорил… Узнаю, когда у нее прием, и пойдем. Ясно? Пусть на учет тебя поставит, направление на анализы выпишет. Беременность должна проходить под строгим наблюдением врача! Это, между прочим, ее слова, Лили Леонидовны.
– Валь… – Снегирева исподлобья взглянула на Валентина. – А ты вдвоем с мамой живешь?
– Да, – кивнул тот. – У меня, правда, еще сестрица старшая имеется, но она, как замуж вышла, уехала от нас… А папа наш умер два года назад… Инфаркт.
– Извини, – потупила взгляд Галина.
– А у тебя есть отец? – в свою очередь поинтересовался Валентин.
– Есть, конечно, – тряхнула волосами Снегирева. – Только я его не помню. Родители развелись, когда я еще совсем маленькая была.
– Вот видишь, сколько у нас с тобой общего, – попытался свести дело к шутке Валентин. – Кстати, жить предлагаю у меня. У вас сколько комнат?
– Три, – с гордостью ответила девушка.
– Вот видишь, – улыбнулся Валентин. – А у нас с мамой целых пять. Мой дед большим начальником был и квартиру эту давно, еще в советские времена, получил.
– Ясно, – протянула Галя. – И все равно мне как-то не по себе… Очень уж неожиданно все. Ты, правда, думаешь, что у нас с тобой все получится?
– Я в этом просто ну ни на грамм не сомневаюсь, – широко улыбнулся Валентин.
И, глядя на его такую по-детски открытую улыбку, девушка засмеялась.
В душе Галина была так благодарна Валентину, как не была еще благодарна никому и никогда. И хотя в его рассуждениях было так много детского и наивного, от этого паренька веяло надежностью, добротой и силой, а эти качества Галина ценила в людях больше всех остальных. В душе девушка понимала, как бы Валентин ее ни уговаривал, она все равно никогда не сможет принять его великодушное, жертвенное, как ей казалось, предложение. Но говорить сейчас об этом ему Галя не хотела, потому что понимала: своим отказом она обидит Валентина. Спасибо ему уже и за это, что он поведет ее к врачу… Нет, сама заварила кашу, самой и расхлебывать. Конечно, Валентину она не станет говорить этих слов, найдет другие. Но суть от этого все равно не поменяется…
Так думала Снегирева, глядя, с каким аппетитом Валентин уплетает торт.
15
– Собирайся! – велел Валентин, сурово сдвинув на переносице брови. – А я пока посуду вымою.
– Куда это? – удивилась Галина. – Ты же говорил, что к врачу завтра пойдем, и позвонить вроде вначале собирался…
– При чем тут врач? – Валентин ловкими движениями собирал со стола чашки и блюдца. – Гулять пойдем, тебе сейчас надо побольше находиться на воздухе. Ясно? Ну одевайся. Чего стоишь?
– Валентин, разреши, я сама посуду вымою… Все-таки ты гость, – сказала Галина и шагнула к раковине.
– Нет уж, – заупрямился парень. – Разреши не разрешить. И никакой я уже не гость. Я, между прочим, без пяти минут отец и муж! – с гордостью произнес он, и оба так и прыснули со смеху.
– А тебя часто в детстве мама наказывала? – спросил Валентин, останавливаясь возле скамейки. Той самой, на которой не так давно произошла их первая встреча.
– Да нет вообще-то, – немного подумав, ответила Галина. – Я была очень послушной девочкой. Всю жизнь меня хвалили и воспитатели в садике, и учителя. Только вот… – Она запнулась, поправила волосы и призналась: – Музыкой не хотела заниматься. Так и не окончила музыкалку. Помню, до скандалов у нас с мамой доходило. Представляешь, прогуливала занятия, а мама потом, когда узнала, такое мне устроила! К телевизору целую неделю не подпускала, даже в своей комнате его заперла и на улицу тоже не пускала… И все равно не помогло. Я с детства упертой была, а от гамм этих меня прямо-таки тошнило. А сейчас, если честно, даже жалею, что так и не научилась на пианино играть…
– Слушай, – вклинился Валентин. – А где оно у вас стоит, ну, пианино? Что-то я его не видел.
– Так его давно уже нет, – вздохнула Снегирева. – Мама отдала в детский сад, который возле нашего дома. Заведующая ее потом так благодарила… Ну и правильно, пусть детишки песенки разучивают…
– Галь, ты не поверишь, но у меня очень похожая история вышла, – после небольшой паузы откликнулся Валентин. – И тоже с пианино. Я же говорю, мы с тобой похожи.
– Что, тоже не хотел гаммы разучивать? – с сомнением покосилась на своего спутника Галина.
– Да меня от них просто наизнанку выворачивало. Аллергия на музыку была. Я думал, что она на всю жизнь останется, а сейчас сам себе удивляюсь – классику часами слушать могу… Короче, этот рояль притащили в дом, когда мне лет десять было. Дело в том, что мама моя пианисткой мечтала стать и даже в училище музыкальное поступила, но потом сломала руку, и как-то там у нее срослось неудачно… В общем, на карьере пианистки пришлось моей матушке поставить крест. Вот она, видимо, и решила через меня мечту свою в жизнь воплотить. Причем если бы она Алку, так мою сестрицу старшую звать, заставляла музыкой заниматься, я бы еще понял… Но Алку почему-то сия участь благополучно миновала, а вот мне не повезло. Короче, притащили этот черный гроб на колесиках, разучили мы с мамой песенку про кузнечика и повели меня на экзамены в музыкальную школу. Уж я так старался сфальшивить, но, видно, умная преподавательница попалась. «А какие, – спрашивает, – ты еще песни знаешь, мальчик?» Я надулся, как мышь на крупу. «Никакие», – говорю. А она не растерялась. «Так мы сейчас с тобой разучим», – говорит. Начала играть какую-то мелодию и попросила меня ее напеть. Ну а я, дурак, возьми и повтори все, нота в ноту. «У вашего мальчика, – радостно сообщает она моей маме, – абсолютный слух и великолепное чувство ритма. Только он у вас очень упрямый, но это не беда. Главное, что сын ваш исключительно музыкальный, и, если он не станет лениться, из него непременно выйдет толк». Короче, зачислили меня в первый класс, и начались мои мучения. Каждый день меня по четыре часа заставляли сидеть за инструментом. Помню, в какой-то момент я даже смирился. Ну, думаю, видать, судьба у меня такая. Но однажды ночью, накануне экзаменов дело было, как сейчас помню, зародился в моей голове дерзкий план. От возбуждения в ту ночь я так и не заснул. А по утрам у нас в доме полно народу бывало, и расходились все часам к одиннадцати. Бабушка – по магазинам шла, Алка – в школу, как и я, а дедушка, мама и папа – на работу. Вот и пришлось мне с уроков смываться, чтобы приговор свой привести в исполнение.
